Форсирование Днепра глазами солдата Великой Отечественной войны Петра Помазана

Среди тех солдат и офицеров, кто форсировал Днепр, был и наш земляк, уроженец хутора Вревского Либкнехтовского (ныне Кочубеевского) района Петр Помазан.

В приказе по 295-й стрелковой дивизии о награждении орденом Красной Звезды читаем: «При форсировании р. Днепр в ночь с 12 на 13 марта 1944 г. тов. Помазан, пренебрегая опасностью, одним из первых переправился на правый берег Днепра в районе с. Антоновка, после чего первым ворвался в траншеи противника и огнем из своего автомата дал возможность всему отделению ворваться в траншеи. В штурме г. Херсона, ворвавшись в город, уничтожил четырех немецких солдат, захватил в плен одного гитлеровца и исправный пулемет…».

Сухие слова, за скобками которых остались чувства и переживания тех, кто штурмовал Херсон, врывался в населенные пункты, форсировал ледяной Днепр. Что чувствовали, о чем думали красноармейцы, можно увидеть в кинофильмах, прочитать в книгах, однако не избежать в них авторских добавок и придумок. А вот живое слово ветерана много значит. И как же замечательно, что есть на свете люди, не поленившиеся не просто выслушать и запомнить слова ветеранов той войны, но и записать на листке бумаги.

Таким неравнодушным человеком оказался двоюродный брат жены ветерана Василий Кавыва, житель Кочубеевского, приславший в редакцию записи воспоминаний кавалера ордена Красной Звезды Петра Помазана.

Битва за Днепр

Ночами шли маршевые роты к Днепру, соблюдая скрытность и маскировку. Наконец у цели. Из всего, что нам хоть мало-мальски подходило, мы, весь личный состав фронта, сооружали переправочные средства и опять же их маскировали. Я и мои товарищи считали, что именно наш участок и будет центром форсирования реки. Оказывается, нет. Мы ошибались. Форсирование началось на многих участках в одно и то же время. Для немцев это было неожиданностью.

После приказа «Плавсредства к воде!» мы, двенадцать человек, сравнительно легко притащили к месту переправы свой плот со станковым пулеметом.

Наш берег пологий, поросший камышом, бурьяном, кустарником, а противоположный - крутой и обрывистый. Велено было раздать «наркомовские». От спиртного я отказался. Меня била дрожь. Не столько замерз, сколько было страшно. Подходило время броска вперед. И вот поступила команда. Посмотрев на небо, я увидел свинцовые лохматые тучи, и подумалось мне: «Господи, останусь ли я жив в этом круговороте?!». Столкнув плот на воду, стали переправляться на тот берег. Забегали по воде лучи немецких прожекторов, и пулеметные очереди заторопились строго по лучам света, пересекающимся, словно огромные ножницы, резавшие не кромками, а крупным калибром.

...Вот-вот луч достигнет нашего плота. Нет. Дрогнул, пошел назад. Снова направился к нам. Течением воды нас потихоньку сносит с намеченного курса. Опять луч нас не достиг. И так несколько раз. Фу-у, толчок о берег. Не скрою, радовались.

Надо взобраться на крутой берег, да еще и с пулеметом. Вскарабкались в сплошном вое, взрывах, криках раненых, матерщине, фонтанах воды от взрывов.

Вот уже всходит солнце. Выполняя приказ, мы, продвинувшись на несколько десятков, а может, сотню метров, должны были окопаться. Предполагалась артподготовка, но нам повезло, мы оказались в добротной немецкой траншее. Ударили «катюши». Вокруг все горит: и земля, и вода, и небо.

Откуда ни возьмись на меня прет немец, этакая детина килограммов на 100 - 120. А у меня весу-то едва на полсотни. Я выстрелил. Он, нелепо взмахнув руками, осел мешком и больше не поднялся. Это был офицер-артиллерист. В первую очередь я забрал у него флягу со спиртным. Сам выпил и поделился с ребятами. Трястись от озноба перестал. Во фляге оказался неплохой коньяк. Пока мы все живы. Раненых нет. Это были только первые часы битвы за Днепр.

Побег из плена

Колонна пленных. В этой колонне нахожусь и я. Четвертые сутки без еды. Проходим Польшу. Мои габариты скромные, что и позволило мне улизнуть из колонны незамеченным. Используя складки местности, кустарник, бурьян, я уже удалился от колонны, как мне казалось, километров на двадцать.

Недалеко речка, в которой три немца принимают водные процедуры. Не отрывая от них взгляда, я сталкиваюсь вплотную с женщиной, несущей вязанку хвороста. В этот момент мы были замечены. Собирая вместе русские, украинские, польские, белорусские слова, умоляю ее: «Пани, выручи!».

Она быстро передает мне вязанку хвороста и легонько толкает вперед. А немцы уже бегут - босые, в трусах, но с автоматами.

- Хальт! Хальт!

Мы остановились. Гитлеровцы больше разговаривали с женщиной, меня держали под прицелом автоматов. О чем они говорили, не знаю. Пани кокетничала, мило улыбалась и старалась собою меня прикрыть. Все время тыкала пальцем то в меня, то в себя. В конце концов немцы отстали, вернулись к реке, а мы пошли к ней домой.

Там я немного пришел в себя, сменил одежду, привел себя в порядок и через два-три часа отдыха, тепло попрощавшись с хозяйкой, волчьими тропами, прячась от всех, пошел к линии фронта.

На перекрестках войны

Победный май. Радости у всех солдат с избытком. Ждем приказ о демобилизации. Считаем не только дни, но и часы. Наконец и моя фамилия названа в числе покидающих Германию. У всех вид безупречный. Я с погонами старшины стою в тамбуре пассажирского поезда. Идем через Варшаву. Многое связывает меня с польской землей: плен, побег, спасшая меня от второго плена польская девушка, тяжелые бои, контузия...

Итак, Варшава, ликующие жители забрасывают нас цветами. Поезд медленно, очень медленно пересекает границу. Какое-то смутное беспокойство в душе. Даже сам себе не хочу признаться, кого я хочу увидеть, жадно вглядываясь в толпу присутствующих на перроне людей. Вот он - вокзал, и вдруг...

- Петя, Петя... Я - Гандзя!

По перрону, вплотную к вагонам, бежит девушка с букетиком. Поезд набирает ход.

- Петя-а! Я - Гандзя!

Догнала. Счастливое и очень красивое личико. Сует мне несколько цветов. Я, наклонившись, успеваю вручить ей шоколадку и букет цветов. Скорость поезда возрастала. Рев паровозной трубы. Девушка остановилась. Потом помахала рукой. Так и остался в памяти ее ликующий возглас: «Петя-а! Я - Гандзя!». И кажется мне, что до сих пор стоит на перроне вокзала красивая польская девушка Гандзя, защитившая советского солдата от плена. А тот букетик, измученный долгой дорогой, с осыпавшимися листочками, я привез маме.