Что нужно человеку, чтобы прожить на острове…

Екатерина Петровна Полумискова родилась 6 сентября 1968 года в Ставрополе.

Вместе с родителями исколесила весь Советский Союз, побывала в Йемене и Египте – там, еще в детстве, и взялась за перо. Получила высшее экономическое образование в Ставропольском сельхозинституте.

Член Союза писателей России, поэт, прозаик, переводчик. Победитель конкурса «Белый лист» (Радио России, 1995). Дипломант Всероссийского конкурса-премии «Хрустальная роза Виктора Розова» (номинация «Поэзия», 2005).

Автор книг поэзии и прозы (в том числе поэтических сборников «Камень Алатырь», «Немезида», «День равноденствия», «Избранное»), составитель более десятка коллективных сборников поэзии и прозы, автор серии художественных рассказов и очерков о мастерах русской и зарубежной литературы, живописи.

В 2012 году возглавила Ставропольское краевое отделение Литфонда России, с 2015-го - Общероссийское литературное сообщество, успешно реализовала несколько грантовых проектов в области культуры в 2013-2018 годах, благодаря чему удалось объединить усилия многих творческих людей, работающих в различных жанрах и направлениях, живущих и в России, и за рубежом. Член общественного совета при министерстве культуры Ставропольского края.

* * *

Отель у моря. Сонный берег.

Цепочка скал. Пустынный пляж.

И зной... Безжизненный пейзаж!

Чужой до боли, до истерик и до безумия «не наш».

Подогнанный под стиль «экзотик»

ближневосточный колорит:

на солнце выцветший гранит,

и неба выгоревший зонтик

предусмотрительно раскрыт.

И словно скарабеи, крабы

земной усердно катят шар

в жару через пески, ухабы…

И в юбках клетчатых арабы

спешат под вечер на базар.

Здесь мир иной, свои законы

и власть зыбучего песка.

А днем - смертельная тоска,

на стенах - шустрые гекконы,

на завтрак - чай без молока,

с клубничным джемом бутерброды,

«глазунья» или же омлет.

И выхода другого нет:

печать колониальной моды

иль независимости свет?

Одно спасение - прогулки

под звездным небом при луне,

рыбачий парус на волне,

у ног - прибоя рокот гулкий

да степь цветущая - во сне!

Робинзон

Что нужно человеку, чтоб прожить

на острове, как Крузо, в одиночку?

Ружье, топор, перо, бумага, бочка,

игла и шило, нож, пенька и нить.

И календарь, чтобы с апрелем май

не спутать. Попугай, собака, кошка,

хотя бы деревянная, но ложка,

да горсть зерна, да щедрый урожай.

И все ж мечта любого «дикаря» —

увидеть звезды в полдень из колодца

да было бы за что и с кем бороться -

и жизнь, считайте, прожита не зря.

И каждую секунду, хоть во сне,

хоть наяву, решительно и просто,

но понимать, что ты покинешь остров

вплавь, на плоту, на лодке, на бревне.

И старость рваным парусом мелькнет

у горизонта, не дождавшись штиля,

хотя тебя на родине забыли

и возвращенья твоего не ждут.

И вот...

Среди своих — легенда и герой,

почтенный муж, кумир.

Но неизменно

во сне тебя несет на край Вселенной,

к земле, очеловеченной тобой.

Чужая

Блеск реклам. Сигаретный угар,

В полумраке колышется бар.

Казино. Дискотека.

Я скучаю от пошлых манер

И подвыпивших новых Венер.

Я – из прошлого века.

Я – лишь призрак. «Брожу»

по столам,

По разбитым в фойе зеркалам,

Без фальшивого лоска.

Электрической искрой огня

Этот мир прожигает меня.

Я – из белого воска.

Как в музее фигур восковых,

Зашуршит стеариновый стих

В пожелтевшем блокноте.

От внезапного ливня дрожа,

Закричит и заплачет душа –

Я из крови и плоти!

…И не выбраться. Не разорвать

тех столетий, что катятся вспять,

до скончания века.

Свет искусственный льется в окно,

в сигаретном дыму казино.

И гремит дискотека.

А мы все те же...

Когда в час пик людские реки

на время поглощают нас,

вокруг не различает глаз

кафе, ларьки, «комки», аптеки.

И на асфальте наши тени

сливаются. И нет сомнений,

что мы как белки в колесе,

верней, в потоке, как и все.

Сначала – весело и пестро,

от чьих-то взоров горячо,

и ощущается так остро

и чей-то локоть, и плечо.

Но вскоре чудится, что люди

в такой немыслимой запруде,

сжимаясь в общее кольцо,

как будто на одно лицо.

И невдомек, как ни крути,

что дважды в реку не войти.

Не раствори в толпе, о, Боже!

Но средь полночной тишины

лицо луны одно и то же

глядит на нас со стороны

и проливает тот же свет

четыре миллиарда лет.

И отлегло... Сама Селена

нас лицезреть беспеременно

обречена. А мы все те же –

иуды, бездари, невежи...

Цветок кактуса

Средь мамиллярий и лобивий

считая прожитые дни,

ничуть не быть честолюбивей, чем все они,

и в пересушенную почву

роняя слезы взаперти,

вот так бы взять однажды ночью

и – расцвести!

И с высоты многоэтажки

знать – по ту сторону окна

в кромешной тьме, одна, вот так же

цветет луна.

И эти несколько мгновений –

не сновидение, не бред,

и этой тайны сокровенней

на свете нет.

И вспомнить, духоту веранды

глотая венчиком, как ртом,

недосягаемые Анды...

Ну а потом увядшим символом Клондайка

наутро обрести покой.

Пусть в изумлении хозяйка всплеснет рукой.

Воскликнет: «Нет цветка капризней!»,

Пыль с подоконника смахнет

и вычеркнет из этой жизни на целый год.

* * *

Сосны пронизаны солнцем,

исполнены вечным величьем,

словно от корня до кончиков игл

посвященные в тайну лучом,

на языке поэтичном, но

не человечьем, не птичьем,

гимнам внимают в их честь, очень

древним. И я понимаю о чем...

Или мне кажется только, что

этот язык первородный,

даже до-мысленный и до-словесный,

еще до рожденья знаком

всем во Вселенной – от звезд

до пылинок – на нем говорящим свободно,

и узнается в дыханье небесном

и в сердцебиенье земном.

И, например, на кириллице

или латинице, или на древнем санскрите

через алмазные грани души

преломившийся солнечный свет

радужной рифмой рассыплется

в строчках. Читайте, смотрите!

И говорите, и слушайте –

ведь ничего удивительней нет!

Сосны. И солнце. И вечное Слово

в устах твоих вещих, поэт...