Военный врач Александр Шаров

Конечно же, надо чаще говорить, например, о фронтовых медиках: врачах, сестрах милосердия, подвижничестве на поле брани, в медсанбатах и госпиталях. О них так много еще не сказано! И надо осторожнее относиться к поздним легендам, мало похожим на истинную окопную правду.

Очень полезно было бы молодым прислушаться к весьма почтенному Александру Ивановичу Шарову, полковнику медицинской службы в отставке. Недавно ему исполнилось 90 лет. Долгая жизнь ­ весомая мудрость.

В нашей допотопной «хрущевке» мы соседи по подъезду, я на четвертом, а он на пятом этаже. Часто встречаю его ­ с добрым чувством, да и как не жаловать, если, стоически преодолевая крутые ступеньки, без уныния на лице, он светится приветливостью, какой­то милой старомодной порядочностью.

«Бывший» врач (а может ли вообще целитель называться бывшим?), человек с незлобивым характером, близко, до интима, знающий, что такое боль, страдания, израненное тело, сила и слабость духа, какова цена надежды на выздоровление. Добавлю, в послевоенное время фронтовик более 17 лет был врачом Ставропольской скорой помощи. Это дорогого стоит.

Выпускник военного факультета Саратовского мединститута Александр Шаров сразу же оказался в самом пекле сражения за город оружейников Тулу. Отстояли, но очень дорогой ценой!

­ Какие уж там звания, должности в этом кровавом месиве, ­ вспоминает Александр Иванович, ­ на петлицах у меня «шпала» военврача, а пришлось начинать на переднем, самом переднем крае, командиром санвзвода. Зачем объяснять, что такое конвейер раненых, оказание первой помощи искалеченным бойцам, всеми доступными средствами, в невыносимых условиях тут же в бою, на границе жизни и смерти... Вспомним 42­й год: далеко еще было до «праздника на нашей улице», а путь отступления ­ все пешком да пешком до Воронежа ­ не был усыпан победными реляциями. Однако в 43­м после Сталинграда ­ другое дело...

Нет, в прямом рукопашном бою старший военврач полка Александр Шаров не участвовал, но крови, страданий, мужской солдатской стойкости и женского сестринского милосердия познал сполна. На всю оставшуюся жизнь хватило... Северский Донец, Курская битва, Украина, Молдавия, Карпаты, Венгрия, Чехословакия. Сколько же бойцов удалось спасти, вытащить с поля боя, оказать первую помощь, переправить в санбаты, а потом уже в санитарные поезда. «Попутчиками» ­ солдатские могилы, проводы в последний путь...

­ Даже не знаю, как объяснить, ­ Александр Иванович вдруг оживился, ­ но мне наряду с тяжелым грузом воспоминаний видится конец июля 44­го года, Румыния, которую прошли почти без боя. Невыносимая жара, так хотелось пить, а тут на пути ­ гроздья винограда, покрытые густой пылью от повозок, машин, солдатских сапог. Затем ­ Венгрия, местами — нетронутая, сказочная красота, и... очень памятная для меня награда ­ медаль «За город Будапешт». Стало быть, приближался конец войны...

Слава богу, послевоенная жизнь удалась: семья, дети, внуки, правнуки. Он может ими гордиться. Мысли же его сегодня ­ о достойной оценке труда военных медиков в той великой войне. Само собой, герои­летчики, моряки, танкисты, артиллеристы, видные военачальники ­ все на слуху. Но сестры милосердия, военфельдшеры, санитарочки, эти самоотверженные худенькие девчушки навсегда останутся в памяти солдат. Вместе с хирургами они вырвали из рук смерти десятки тысяч бойцов. Как правило, его однополчане были дружелюбны, не мелочны, с обостренным до предела чувством самодисциплины и пронзительной жалости к раненым ­ одна из высших нравственных ценностей на войне.

Александр Иванович дал волю откровенности: «Я не склонен приукрашивать ветеранское сообщество. Оно порой не чуждо честолюбивого состязательства ­ кто «больше», кто «меньше» воевал, приносил пользу в труде. Сегодня нам далеко за восемьдесят, мы, старики, часто ходим в поношенных пиджаках, не все нашли место в нынешней жизни... Пришло время новых, нередко непривычных для нас подходов к жизненной практике, нравственности, взаимоуважению. На склоне лет с особой остротой понимаешь, что это за штука такая ­ долги неоплатные... На войне человек весь открыт, там не упрячешь низость в «хороший» костюм. Там весь человек на виду: спас или предал, выдержал или «сдал», поддержал товарища или думал лишь о себе...».

Реальное военное медсанбатовское, госпитальное лихолетье было куда страшнее, чем его показывают в повестях или кино. И когда фронтовые медицинские подробности вновь оживают в сдержанных воспоминаниях Александра Ивановича, невольно сопоставляешь не только «картинные» санитарные поезда в «Спутниках» Веры Пановой, но и товарные вагоны, из которых под стоны и ругань извлекали раненых, закованных в гипс, ­ от подмышек до пяток.

Давно замечено: людей объединяет не кровь, текущая в жилах, а кровь, текущая из жил. Конечно же, время не утишает боль утрат, не ослабляет память о потерях. Но когда, и уже в который раз, соприкасаешься с судьбами моих сверстников­ветеранов, возникает непреодолимое желание крепко пожать им руку и, обняв за плечи, сказать: «Держись, браток!».