Дед Матвей

Нервный зуммер дверного звонка и одновременно раздавшийся с ним громкий стук разбудили деда Матвея, дремавшего в кресле перед телевизором. Екатерина Степановна пошла открывать дверь.

– Ты чего так окаянно стучишься? – набросилась она на вбежавшую в их квартиру дворничиху Валентину.

– Зарезали! – выкрикнула женщина, поправляя на ходу всклокоченные волосы. – Вчера… Нариманыча вчера вечером зарезали!

Услышав новость, Екатерина Степановна отшатнулась в сторону.

– Как это зарезали?

Едва переведя дух, Валентина начала рассказывать.

– Они вчера в кино надумали сходить, на вечерний сеанс, да недалеко отошли. С ним еще один из наших молодых дворников был. Тут в переулке на них и напали. Малой, видать, сбежал с перепугу, до сих пор найти не могут. А Наримана Нариманыча в спину… Поговаривают, челюсть у него сломана была. Я-то сама мало что знаю, – торопливо объясняла женщина, хватая ртом воздух.

Дед Матвей привычно схватился за усы, нещадно теребя их.

– Ежели грабеж или чего, так что же с них взять?

– Нет, это не гоп-стопники, деда! – все еще задыхаясь, вымолвила Валентина. – Нацики на них напали. Свидетели есть. Они и раньше на наших дворников косились недобро, но думала, что до такого не дойдет. – Я чего пришла-то? Деда, ты сказывал, что внук у тебя в органах служит… Может, найдут по горячим следам. Звони ему!

– Погодь, какие такие нацики?

– Фашисты местные, доморощенные! – воскликнула Валентина.

– О чем ты, дочка? Какие фашисты? Ты чего городишь? Мы их всех еще в сорок пятом в германскую землю заховали, а кого не… Постой-постой, слыхал я раньше по «Новостям», что были такие в столице, но чтобы в нашем городке… Тут же каждый двор имеет своих погибших в войну!

– Говорю же, нацики это! – напуганная дворничиха перешла на шепот. – Они себя национал-патриотами кличут. Люди сказывают, что их кто-то сверху опекает. Мутные дела, деда. Звони внуку…

Едва дождавшись, когда Егор войдет в дверь, старик набросился на него:

– Слыхал за узбека, дворника нашего?

– А что такое? – с неподдельным удивлением уставился на него внук. – Никак кого-то ограбил? Я же говорил, чтобы по­осмотрительнее были с этой публикой…

– Зарезали его поганые людишки! – выкрикнул старик, не давая закончить.

Вспомнив утреннюю сводку происшествий по городу, Егор насторожился.

– Вчера какого-то пожилого азиата ранили. Неужто твой знакомый?

– Одного?

– Да вроде.

– Хлопец с ним был. Если сбег, то прячется где-то от страха. Но могли и с собой взять и где-нибудь в лесу закопать.

– Да брось ты, дед! Наверняка обычная бытовуха. Не поделили чего-то между собой, вот и пырнул один другого ножом да сбежал. Такое сплошь и рядом случается.

– Люди сказывают, это дело рук нацистов. Слыхивал про таких?

– Дед, у нас в стране никаких нацистов нет по определению! – скривился в ухмылке Егор. – Националисты есть. Так а где их нет? От кого узнал?

– Народ сказывает – нацисты! – настаивал старик.

– Да ладно! Так, мелкая босота… – видя, какое волнение охватило родных, Егор пожалел стариков. – Успокойтесь, я сейчас все выясню. Вряд ли это ваш знакомый.

Удалившись на лестничную площадку, он достал мобильный телефон…

– Сожалею, похоже, это действительно ваш приятель, – доложил Егор, вернувшись через несколько минут. – Ночью ему сделали операцию. Жив пока, но состояние тяжелое…

Сославшись на занятость, он вскорости ушел. Весь оставшийся день старики не находили себе места.

Поздно вечером Егор вернулся. Молодой человек решил поддержать своих стариков и эту ночь провести с ними.

– Видал его? Жить будет? – спросила с надеждой Екатерина Степановна.

– С врачами говорил. Вроде бы внутренности не задеты. Челюсть повреждена - сломана в двух местах.

– Били что ли?

Пройдя на кухню, Егор поставил чайник на плиту. Екатерина Степановна начала собирать любимому внуку ужин, боясь пропустить каждое слово, оброненное им.

– А ты, деда, оказался близок к правде! – Егор положил руку на плечо старика. – Молодежь у вас по соседству в национал-патриотов решила поиграть. Раньше в казаков-разбойников играли, а теперь… С виду не придраться: ходят спортом занимаются, не пьют, не наркоманят. Казалось, надо бы гордиться спортивной порослью. Называют себя сурвивалистами…

– Кем-кем?

– Это переводится как выживающие. Философия у них новая появилась. Кто-то им внушил мысль, что скоро весь мир погибнет от ядерного удара и останутся только те, кто успеет подготовиться. Многие поверили: стали рыть себе бункеры, запасаться водой, едой, топливом. Эта шпана давно на подозрении у органов стоит. Литературку всякую почитывает. Ничего противоправного. Как запретишь? Свобода выбора!

– Людей убивать – тоже свобода выбора?

– Ну, пока мы это доказать не можем.

– Это они Наримана?

– Возможно. Игра у них такая появилась – на людей нападать. Говорят, в Америке зародилась.

– А какое это имеет отношение к выживанию? – до крайности возмущенный услышанным спросил дед Матвей.

– Все очень просто объясняется: когда наступит ядерная зима, как они полагают, выживет еще какая-то часть населения. Эти люди захотят отобрать у сурвивалистов припасы, бункеры. Вот они и готовятся дать отпор, потому и тренируются на людях. Психологию под это дело подвели: сможешь ударить или убить человека или нет? Кстати, оружием тоже запасаются: ножи, топоры, охотничьи ружья, у кого они есть дома.

– Это все ширма! – воскликнул дед. – Они просто прячутся под вывеской этого самого сурви… сурвилата, чтоб он провалился.

– Сурвивализма, – подсказал внук.

– Что ж такое делается, Егорий? – продолжал возмущаться старик. – Это как же ты так спокойно говоришь: метелить, уделать, шкодят? Да разве же это простая шкода? По мне, так они самые что ни на есть бандиты! Ежели вам это известно, то чего же не ловите? Разве таким место в нашем обществе? Я бы их самолично к стенке поставил, сволочей! – дед Матвей сорвался в крик, окончательно выходя из себя. – Всех, до единого подонка! Я-то думаю, что мой внук делом занимается, а этот краснопогонник хренов только штаны протирает!

На следующий день дед Матвей с утра разыскал дворничиху. Он хотел знать, в подвале какого дома бойцовая молодежь устроила себе спортзал.

– Ты туда не ходи, деда! – предупредила его женщина. –

Там вечерами даже участковый не появляется, боится.

– Чего ему бояться, ежели он участковый? – удивился старик.

– Ну, мало ли… Алексеевна, ну та, которая прибирается в том дворе, сказывала, что какие-то люди приезжают к этой самой молодежи, книги всякие стопками привозят. Она одну такую книжонку возле мусорки нашла, так на ней Гитлер нарисован был, представляешь? Так-то вот!

– Гитлер? Вон оно как?

Старик почувствовал, как в животе противно заныло.

Тем же вечером дед Матвей вышел «прогуляться». Побродив некоторое время вокруг дома, где собиралась молодежь, бывший фронтовик осмелился спуститься в подвал. Он подготовился и даже легенду себе придумал, на случай если кто-то вздумает остановить его.

Давно старик не испытывал такого волнения, как в тот момент, когда решился войти в зал, еще сам толком не зная для чего. Быть может, убедиться, что все эти разговоры о фашиствующей молодежи всего лишь домыслы?

«Ну не могли внуки ветеранов пойти против дедов своих! – размышлял он, стоя у самого входа в зал и наблюдая за парнями с такими светлыми улыбками на лицах, что все подозрения в их адрес легко сметались. – Это же предательство…»

Он успел сделать несколько шагов, прежде чем его окликну-ли, и тут же перед ним возникли два рослых молодца, одетых в камуфлированные брюки и армейские ботинки. Лицо одного, веселое, с легкой ухмылкой на устах, было приятно. Другой же, много старше, в кожаной куртке с металлическими клепками, смотрел настороженно.

– Дед, ты часом не ошибся? – обратился к нему первый. – Гастроном с обратной стороны! Или тоже решил потренироваться?

– Дак я за внучком пришел! – быстро промямлил дед Матвей заготовленную фразу, боязливо отодвигаясь от верзил в сторону. – Малой мой тут вроде как борьбой занимается…

Дед Матвей еще некоторое время стоял у распахнутой двери, наблюдая за молодежью.

Одни из ребят нещадно колотили боксерские груши, висевшие по углам, другие поднимали железки. Несколько человек, собравшись в отдельную группу, изучали приемы рукопашного боя…

Старому фронтовику вспомнились курсы разведчиков, которые он проходил во время боевых действий. Их также обучали различным приемам, в основном как бесшумно брать «языка». Шла война, и времени на хорошую подготовку не хватало. Сейчас, глядя на этих крепких ребят, он желал только одного: чтобы их навыки никогда не пригодились в жизни.

Уже намереваясь покинуть подвал, дед Матвей в последний раз окинул взглядом небольшой спортивный зал... и оторопел.

В углу с глянцевых плакатов, висевших на стене, на него смотрели вожди Третьего рейха. Такие в сорок пятом году они видели на каждом шагу в поверженной Германии. В груди похолодело.

Первым желанием деда Матвея было накричать на этих не- разумных мальчишек, схватить каждого за шиворот и вышвыр- нуть отсюда вон. Но, вспомнив, что случилось с Нариманом, он понуро удалился восвояси. Уже на улице остановился, раздираемый чувствами. Хотелось вернуться, рассказать им, несмышленым, через какие испытания прошел их народ, объяснить, что в стране, за которую миллионы людей отдали свои жизни, нельзя вешать портреты нацистов, но разум и инстинкт самосохранения, не раз спасавшие ему жизнь, оказались сильнее эмоций...

Всю ночь дед Матвей не сомкнул глаз, коря себя за прояв-ленное малодушие, за трусость, а утром, едва забрезжил рассвет, дед Матвей вызвонил внука и потребовал отвезти его в деревню.

– Чего вдруг? – возмутился на другом конце Егор, потирая смятое от недосыпа лицо. – Ты там уж лет пять как не был. Приспичило что ль?

– Приспичило, – буркнул старик. – Обидел ты меня, внучок. Наплел про уроки выживания и прочую дребедень… Что на-зывается, по самое не хочу обидел! А потому больше не зли и выполняй все, что скажу. Считай это моей последней прижизненной волей…

– Да что такое, дед? – Егор примчался немедленно. – Чем это я тебя обидел?

– А я скажу! Скажу как есть, пацан! – В этом «пацан» было нечто унизительное, что хотел донести до внука старик. – Ты, можно сказать, человек государственный. Тебе власть дадена, и от этой власти у тебя мандат имеется. Так, нет?

– Удостоверение, дед, удостоверение!

– Только ни ты, ни твои трусливые товарищи этим мандатом не пользуетесь. Вот и упустили момент, когда в стране чума случилась.

– Какая чума? О чем ты говоришь?

– Самая что ни на есть настоящая.

– Сидай за руль! – покидая квартиру, приказал старик.

Екатерина Степановна давно не видела мужа в таком воз-бужденном состоянии. Чувствуя сердцем, что тот задумал нехорошее, женщина выскочила следом на лестничную площадку и повисла у мужа на руке.

– Матвей, ты что удумал? Никак за Наримана мстить решил? – догадалась она. – Кому? Ты хоть знаешь, кому? Они же тебя покалечат! Пусть этим занимается полиция…

Оттолкнув супругу в сторону, дед Матвей стал спускаться во двор.

– Полиция? Вон она, твоя полиция, – показал он на внука. – Галифе протирает за казенным столом. Ты знаешь, чем в старину чуму выводили? – повернулся он к Егору. – Огнем! Сжигали всех, кто заразился ею. Только так можно вывести эту коричневую нечисть…

Он вошел в зал в парадном пиджаке, звеня своими награ-дами, в тот самый момент, когда вся молодежь собралась полукругом возле Угрюмого. Молодой человек, активно жестикулируя руками, о чем-то с азартом рассказывал. Увидев ветерана, грудь которого была увешана орденами и медалями, молодые люди сначала удивились, потом принялись бурно восклицать:

– Круто, дед! Респект!..

Опасаясь, что в последнюю секунду снова может смалодушничать, дед Матвей вытащил из-за пояса пистолет и навел его на вожака. Еще секунда - и толпа, издав возглас не то удивления, не то страха, отпрянула в стороны. Мгновение Угрюмый недоуменно глядел на него и вдруг стал пятиться назад, не отводя испуганного взгляда от ствола. Он все понял.

– Ну что, сынки, – прохрипел ветеран, оглядывая толпу, – поиграем в Красную армию? – Он больше не хотел читать им лекцию о нравственности и истинном патриотизме. Дед Матвей вышел на свой последний бой. – Значит, на Девятое мая – «Спасибо деду за Победу», а сами по немчуре скучаем, сучье племя?

Несколько человек, первыми пришедшие в себя, метнулись было к выходу, но ветеран опередил их движение, без промедления нажав на курок. Пуля врезалась в дверной косяк, заставив всех отпрянуть назад. Старый патрон не подвел, чему дед Матвей был несказанно рад, равно как и тому, что рука не дрогнула.

Он сделал шаг навстречу толпе. В стволе оставался последний патрон, но стоявшие перед ним люди этого знать не могли.

Где-то глубоко в душе дед Матвей понимал, что его действия неправомочны, но не сожалел об этом, вспоминая лицо Наримана – Салимжана Эркенова… – «Эркенов! Конечно, Эркенов!» – вдруг вспомнил он фамилию своего фронтового товарища.

Нет, сожаления не было. Почувствовав, как в горле пересохло, дед Матвей прохрипел:

– Кто тот паршивец, который пырнул ножом дворника? Выходь на середину!

Никто не шевельнулся, по-прежнему со страхом наблюдая, как безумный старик водил рукой с пистолетом направо налево.

– Выходь, сучий потрох! Даю секунду! – взревел он, теряя самообладание. Пистолет снова нацелился на Угрюмого. Рука медленно поднялась на уровень перепуганных до смерти глаз молодого националиста. Мгновение... и еще один выстрел разорвал тишину подвала…

Дед Матвей сидел в областном следственном изоляторе и не ведал, какой резонанс возмущения вызвал его поступок. Бурлил не только город, но и вся область. Средства массовой информации все больше разжигали страсти. То тут, то там народ собирался на стихийные митинги. Одни осуждали действия ветерана, другие, наоборот, дивились его смелости. Большая часть активистов собралась на центральной площади города, требуя выпустить заслуженного ветерана…

Стоя в кабинете генерал-майора Вершинина, начальника областного управления внутренних дел, куда был вызван вместе со своим непосредственным руководителем подполковником Седых, Егор вжал голову в плечи, готовясь к тяжелому разговору.

Елозя в своем дорогом кожаном кресле, генерал разговаривал по телефону. Судя по тому, как он, покрывшись испариной, пыхтел, прижав одной рукой телефонную трубку к уху, а другой бесцельно вычерчивая карандашом на бумаге какие-то каракули, разговор был не из приятных. Наконец генерал резко опустил трубку на рычаг аппарата, отчего тот обиженно звякнул.

– Ну что, евашметь, довоевались, евашметь? – с ходу набро-сился он на своих подчиненных, смахивая ладонью со лба крупные капли пота.

Вскочив на ноги, генерал, несмотря на свою тучность, быстро забегал по кабинету.

– Вот откуда твой дед взял этот чертов пистолет? – рявкнул он, остановившись как вкопанный перед Егором.

– Не знаю, товарищ генерал-майор! – искренне ответил молодой офицер, делая невинное лицо. – Должно быть, хранил в сарае.

– Может, и вправду выпустить его, а? – не поднимая головы, нерешительно попросил Егор. – Ведь никого же не убил!

– Как это никого? – глаза генерала округлились. – Меня убил! Мою карьеру! Я все время докладываю, что у нас в городе все спокойно, а у нас, оказывается, националисты?! Какие националисты? Что за хрень?

– Эту шоблу, товарищ генерал-майор, давно следовало разогнать, – вновь подал голос подполковник Седых. – Я говорил, что добром это не кончится…

– Кого разогнать? – снова вскипел генерал. – Ходят себе пацаны в зал, тренируются, болтают о том о сем, в сурви… в выживаемость играют, евашметь. Как запретишь? У нас де-мо-кратия! Свобода слова! Свобода выражения своих чувств и эмоций, евашметь! Докажете избиение людей на улицах – посадим, а не докажете…

– Довыражались, товарищ генерал! Ветераны за нас работу делают, – заметил ему подполковник. – А если на примере нашего мстителя завтра по всей стране начнется самосуд? Кто народ остановит? Представляете себе такую картину?

– Так, все, идите отсюда! Идите работайте! – приказал им генерал, судорожно хватаясь за газету. – Нарисовал мне. тут апофеоз войны, понимаешь! Идите! Буду думать, как выходить из этого…

Отсидев несколько месяцев в следственном изоляторе, дед Матвей был отпущен на свободу. Приказ об этом пришел из самой Москвы, куда дошли слухи о его «геройстве». К тому времени дворник Нариман, перенеся две сложные операции, успел выписаться и отбыл насовсем на свою историческую родину.

Пройдет еще немного времени, и в регионе начнутся аресты так называемых исламских фундаменталистов, невесть откуда в одночасье появившихся на этой земле. Под шумок генерал Вершинин прекратит деятельность всех националистических организаций любого толка, за что в скором времени будет направлен в столицу с повышением. Все это, однако, уже не будет интересовать деда Матвея. Вместе со своей супругой он переселится в деревню, где совсем откажется от телевизора и даже радиоприемник забросит в чулан, без сожаления заменив их на повести Паустовского о природе.