Каждый пятый остался в кавказской земле…

А герои эти у В. Кравченко неизменны в течение уже нескольких лет: это участники декабрьских событий на Сенатской площади Петербурга в 1825 году, сосланные «по Высочайшему повелению» кто в Сибирь, кто на Кавказ. Это третья книга В. Кравченко за последние три года и вновь выпущенная на личные средства автора без какой бы то ни было поддержки со стороны. Предыдущие его работы – историко-литературный сборник «Ни разу счастием я не был упоен…» (судьба и творческое наследие В. Соколовского) и научно-популярное исследование «Всюду он был любим» (о декабристе Н. Кривцове), вышедшие соответственно в 2001 и 2002 годах, несомненно, явились значительными событиями ставропольского, да, пожалуй, и российского краеведения. Последнее издание ученый посвятил отмечавшемуся год назад 225-летию Ставрополя, а нынешнее – 200-летию Кавказских Минеральных Вод. Вполне логично, ведь герои поисков В. Кравченко на разных этапах жизни оказывались в той или иной степени связанными и со Ставрополем, и с Кавминводами.

«Шипы для изгнанников» сам автор определяет как научно-документальное издание и рекомендует широкому кругу читателей, в том числе учащимся «в качестве дополнительного материала по изучению истории края». Что ж, получилось действительно полезное дополнение. Но этого определения, безусловно, недостаточно для книги со столь поэтичным названием. Потому что написанная, быть может, не очень витиеватым языком, нередко – языком официального документа, она тем не менее несет в себе читаемое «между строк» трогательно-нежное, почти родственное и одновременно почтительное отношение автора к своим, безусловно, неординарным героям. Они и были людьми необычными, на долю которых испытания выпали – по самой полной мере, но и память о них неизменна в поколениях.

При слове «декабристы» перед мысленным взором встают образы благородные, одухотворенные великой идеей, овеянные совершенно особой, только им присущей романтикой. Хотя в действительности романтика оборачивалась то дикими, морозными просторами Сибири и Забайкалья, то выжженными степями Южной России, то всерьез опасными, безжалостными вершинами Кавказа. Там порой требовала от человека жизнь мужества, здоровья, стойкости духа не меньше, чем в казематах Шлиссельбурга. А на Кавказе стерегли горячие горские пули… Словом, шипов для изгнанников было предостаточно.

Книга предлагает нам, вернувшись почти на два столетия назад, пройти-проехать теми же дорогами, которыми следовали декабристы, частью сразу после приговора сосланные на Кавказ, частью переведенные сюда после сибирской каторги и ссылки – «милостью государя». Мы встречаем славные имена Михаила Пущина, Александра Сутгофа, Александра Вегелина, Константина Игельстрома, Николая Цебрикова, Михаила Нарышкина, Андрея Розена, Владимира Вольховского. В ту пору дороги отнимали и впрямь значительную часть жизни, недели и месяцы человек проводил то в кибитке, то в седле, добираясь до места назначения. Иркутск, Красноярск, Минусинск, Тобольск, Тифлис, Ставрополь… Широка страна моя родная. Зато сколько можно было увидеть в пути, сколько прочесть и сколько продумать!

На Кавказе они служили рядовыми. И как бы ни старались родственники смягчить их бытовые условия, но участь простого солдата известна: бесконечные переходы в зной, ветер, стужу, каждодневная опасность смерти, неизбежные болезни и, увы, униженное положение. Да еще постоянный досмотр – неблагонадежные преступники! И все же они умудрялись оставаться не просто хорошими людьми, но людьми чести и достоинства, добрыми и верными товарищами, отважными воинами, патриотами Отечества. Лучшие человеческие качества пронесли сквозь все мыслимые и немыслимые тернии. Вчитаемся в строчки письма Александра Сутгофа друзьям Нарышкиным: «Лето я провел довольно приятно. С женой, как водится, с плачем и рыданьями мы расстались 15 апреля. (Супруги горячо любили друг друга. – Н. Б.) До Екатеринограда я доехал, а там взял ружье в руки и с помощью Бога бодро отправился пешком с 3-м батальоном Кубанского полка в Темир-Хан-Шуру, куда мы прибыли 14 мая. Постояли там до 5 июня и потом пошли далее на крайне тяжелую и высокую гору Турчидаг, где нас до 5 июля не мочило, а обливало холодными дождями и градом… Пятьдесят дней мы были под неприятельским огнем, занимали позиции, рыли траншеи… Наши российские солдатики по обыкновению отличались мужеством, перенося труды и опасности с беспечной веселостью…». Как живо и наглядно, как скромно и точно описывает декабрист-солдат свою службу, а эта чудесная фраза о «российских солдатиках» – как много говорит она и о самом авторе письма, разделявшем с этими солдатиками те же «труды и опасности».

Скрупулезно прослеживая пути декабристов на Кавказе, автор часто подчеркивает связь их имен непосредственно со Ставрополем и Кавказскими Минеральными Водами, отмечает пересечение их судеб с судьбами наших великих поэтов – Пушкина и Лермонтова. В небольшом отрывке из «Путешествия в Арзрум» приводит слова Пушкина: «Здесь увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем, как славный товарищ и храбрый солдат». Вспомним, ближайшим другом Пушкина был родной брат Михаила Пущина, Иван, тоже декабрист, сосланный в Сибирь. Краеведа не меньше интересуют детали взаимоотношений кавказских изгнанников с Лермонтовым: «…поэт дважды проезжал Прочноокопскую (по дороге в Тамань и Анапу, а потом обратно – в Ставрополь. – Н. Б.), когда там уже квартировали декабристы: М. Нарышкин, М. Назимов, А. Беляев, П. Беляев, Н. Загорецкий, А. Вегелин, и вне всякого сомнения общался с ними.»

Немаловажно для исследователя и то, как пронесли его герои сквозь годы свои былые – юношеские взгляды и идеи. «Многие декабристы, – пишет он, – в старости не только сохранили демократические убеждения, но и участвовали в общественном движении». И примером тут может быть Николай Романович Цебриков. Впрочем, и весь его путь – типично «декабристский». После восстания он содержался в том же каземате, что и Пестель, и Каховский, был разжалован в солдаты и отправлен в дальний сибирский гарнизон, затем – полевой полк Отдельного Кавказского корпуса, за храбрость в боях произведен в унтер-офицеры и только через десять лет! – в прапорщики, после отставки – жизнь в провинциальных губерниях. С возвращением в столицу (лишь после вступления на престол нового царя) Цебриков «тесно сотрудничал с Вольной русской типографией Герцена и Огарева в Лондоне, где публиковались его очерки». Когда весной 1862 года Николая Цебрикова не стало, Герцен откликнулся на его кончину некрологом в «Колоколе», там были такие слова: «…он сохранил – и это черта, общая декабристам, – необыкновенную молодость и свежесть убеждений… На просьбу родственников, чтоб он остерегался шпионов,.. отвечал всегда, что смешно в шестьдесят лет щадить остаток жизни, когда он не щадил ее в двадцать пять».

Книга «Шипы для изгнанников» читается не просто с познавательным интересом, она может служить юношеству истинным уроком мужества, благородства, самоотречения – черт, быть может, не слишком популярных сегодня, но от этого вовсе не утративших своей непреходящей ценности. Отечеству всегда нужны люди искренние, честные, способные на поступок. В трудные, переломные эпохи – в особенности. Хотелось бы, чтобы это учли педагоги.

Пусть кому-то кажутся теперь наивными вера декабристов в счастливое будущее России и их нерасчетливая смелость сделать в один день свободным народ, но их «звезда пленительного счастья» сияет и поныне… «Полк шел по Исаакиевскому мосту. Его вели к прочим присягнувшим, но командир 1-го взвода барон Розен, пройдя за половину моста, скомандовал – стой! Полк весь остановился, и ничто уже до конца драмы сдвинуть его не могло.

На следующий день поручика Розена арестовали». Его называли «рыцарем свободы».

А нам бы нужно запечатлеть память о них на улицах городов и сел, где не встретишь, увы, ни одной мемориальной надписи, стелы, обелиска… Ученый-краевед сделал это своей книгой – достойный подражания пример.