Мы – как застрявший лифт

– Виктор Николаевич, в преддверии юбилея ставропольской писательской организации нужно говорить о литературе и литераторах. Но вот печальный парадокс: в нашей новой реальности такой профессии, как писатель, кажется, не существует?

– Действительно, в официальном перечне профессий таковая теперь не значится, а причина в том, что вот уже 15 лет не принимается закон «О творческих работниках и творческих союзах». Проект этого закона отклонялся и Ельциным, и Путиным, хотя и по разным причинам.

– Конечно, это тема отдельного разговора, но сейчас интересует следующее. Именно в этой неподходящей ситуации вы задумываете начать собственное издание, и вам это удается. Более того, на протяжении нескольких лет «Южная звезда» – первый частный литературный журнал Юга России – была практически единственным пристанищем ставропольских писателей и поэтов.

– Вспомним, что для нас значило чтение толстых журналов – «Нового мира», «Иностранной литературы», «Нашего современника» и прочих… Знак состоявшейся личности. Вот и я подсознательно всю жизнь мечтал о собственном журнале, и он, в конце концов, должен был появиться. Существует неписаный закон, владеющий нашей жизнью: человек постепенно уподобляется тому, во что он верит, его заветные мысли способны материализоваться. Таковы, например, идеи русского философа Ивана Ильина… На Ставрополье, куда судьба привела меня из Сибири, размышляя о журнале, я затеял переписку с Распутиным, Шамякиным, Василем Быковым, но… Случился 1991 год со всеми его последствиями: масскульт, порнография, примитив… Ни я сам, ни мои товарищи по цеху не сразу поняли, во что превращается страна. Вот когда мы проиграли общество. Говорили о сталинских лагерях, но не замечали, как становимся огромным лагерем с блатными и урками… Помню, глава края Петр Марченко пытался помогать писателям, но эта помощь уже не позволяла издавать книг, да они и не были востребованы.

В такой ситуации журнал был просто необходим. Он состоялся благодаря бескорыстной помощи и неофициальному соавторству многих людей. «Ставропольская правда», например, бесплатно дала бумагу, краевая типография отпечатала первый номер. Удалось разыскать прозу Анатолия Лысенко, принесла свои документальные рассказы ныне покойная Галина Пухальская. Так в журнале появился отдел мемуаров. Убежден: исповеди и воспоминания со временем приобретут неоспоримую силу. В прежнем нашем обществе были сконцентрированы огромные ценности, которые мы только сейчас начинаем осознавать.

– Прийти к этому выводу вам помог собственный опыт?

– Да, конечно. В начале перестройки была эйфория, тогда я приветствовал все новации, а теперь не скрываю, что голосую за коммунистов. При всех исторических издержках прежнее наше общество было чище, духовнее, в основе социализма лежал христианский подход.

– Тем не менее некоторые со знанием дела говорят о том, что вы занимаетесь «чистейшим капитализмом».

– Да, я действительно «вписался», но капиталиста волнует прибыль, а меня – выход убыточной «Южной звезды», на которую, кстати, не так легко и заработать. В прошлом году поддержало правительство России, а ведь бывает, что приходится даже задерживать зарплату сотрудникам.

– Виктор Николаевич, вы объединяете в себе уникальный опыт жизни в «трех Россиях» – родились и выросли в Смоленской области, юность и молодость провели в Сибири, зрелость – это уже наш Юг. Какой отпечаток история с географией наложили на мировоззрение писателей, в чем отличие ставропольской писательской братии от иркутской и «среднерусской»?

– В центре России заметна усталость людей, пассивное отношение к власти, созерцательное – к природе. Сибирь – это бескрайность и космизм. Ну а Юг – прежде всего близость Кавказа, европейски плотная населенность, риск национальных конфликтов. Потому здесь сильны клановые чувства: положиться можно только на самого близкого, на семью… Ставропольскую литературу я застал в ее последний социалистический период. После Иркутска было заметно, как она заласкана властью. А ведь в объятиях, известно, можно и задушить. Писатели в основном были ориентированы на решение идеологических задач внутри края. Но власть и творчество по своей природе явления противоположные. Вот почему творец может пройти через огонь, воду и не выдержать испытания «медными трубами»… Иркутская же литература вырвалась за пределы даже Сибири. Тамошняя власть относилась к ней индифферентно, писатели были достаточно самостоятельны, в своем роде – ячейка гражданского общества, хотя материальная и моральная поддержка была обеспечена не хуже, чем на Ставрополье…

– Андрей Тарковский говорил о себе: «Я рыба глубоководная, работать могу только под высоким давлением…». Не есть ли это формула великого русского искусства всех эпох: в рамках жесткого византийского канона создается гениальная русская иконопись, под гнетом царской и советской цензуры – великая русская литература. А что мы имеем сегодня?

– В сегодняшней России великая русская литература появиться не может, даже если появятся большие писатели. Книга обретает величину благодаря общественному эху, а оно у нас вязнет в мусоре, которому принадлежат большие деньги… И вообще создать что-то новое можно, если не подражать старому, но и не отрицая его. Толстой и Достоевский никому не подражали.

– Один из столпов великой латиноамериканской литературы ХХ века Алехо Карпентьер, наполовину, кстати, русский, в своем романе «Потерянные следы» сформулировал универсальный закон культуры: новое не утвердится и будущее не наступит до тех пор, пока мы не отыщем свои корни…

– Именно с этой мыслью я читал талантливую и многозначную повесть молодого автора Олега Мельниченко из Буденновска «Копай, Петрович», не так давно опубликованную в «Южной звезде». В своем роде это современный платоновский прогноз: может случиться, что в поисках собственного лица и национального самоспасения нам придется вновь надеть фуфайки и любовно «перекопать» всю Россию. Сегодня мы – словно лифт, застрявший между этажами – и не вернуться, и не подняться выше. Если власть и общество не сменит существующие ныне ориентиры на нравственные, в ближайшие пять лет под обломками России будут погребены все – и бедные, и богатые, и самоуверенные, и циничные… Мысленно обращаюсь прежде всего к ним.

– И все-таки, какую роль, на ваш взгляд, играет современная ставропольская литература? Ведь всё теперь против неё. Денег на издание у писателей нет, тиражи крошечные, да и сколько людей способны пойти в библиотеку, чтобы познакомиться с нашей литературой? Тем не менее писатели пишут…

– Да, и, может быть, интуитивно они это делают для тех, кто (придет срок) жадно начнет читать, чтобы соединить осколки некогда цельного магического зеркала… Не так давно губернаторской премии справедливо были удостоены Владимир Бутенко и Игорь Пидоренко. А еще у нас есть Василий Звягинцев, Георгий Шумаров, Владимир Маляров, Станислав Подольский – отряд писателей составляет почти 70 человек. И каждый выразил что-то свое. Соединить распавшиеся времена можно не умом и логикой, а только чувством и сердечным переживанием.

– Известно, что вы тоже работаете над неким большим произведением.

– Хочу воссоздать историю моего поколения, которому выпало жить в разных эпохах. Это будет пять книг, в каждой должно уместиться десятилетие. У большинства героев есть прототипы. Первая часть – «Одиночное плавание» – уже опубликована в «Южной звезде». Вторая выйдет там же в этом году.

– Кажется, мы забыли о ставропольской поэзии?

– Работая с разными россий-скими авторами, я убедился, что ставропольская поэзия самостоятельна и талантлива, и ей так же, как всякой хорошей поэзии, присущ дар провидения и предвидения. Прекрасны стихи Александра Мосинцева, Екатерины Полумисковой, рано ушедшей Раисы Котовской. Люблю поэзию Сергея Сутулова-Катеринича, Игоря Панькова из Кисловодска, всех, к сожалению, не назвать… Выразив глубинную потребность людей в вере и справедливо устроенном мире, ставропольская поэзия уже предсказала будущее: то, чего мы действительно хотим, с нами и будет…