Путешествия в воспоминаниях

Мы всегда знали, что Иван Кашпуров – прекрасный профессиональный поэт. Но теперь, читая его стихи на фоне времени, в котором все тайное стало явным, мы улавливаем в отношении к нему свое новое понимание собственной культуры.

Из века в век Россия жила в «ожидании» Европы. Но вот Европа с нами случилась – и что же? В проломленные окна и двери хлынул не свет, а нечто противоположное. Оказалось, что лучшее из европейского опыта приходит туда, где существует собственная высокая культура. Мы же своей культурой, по сути, пренебрегли, посчитали ее провинциальной. И вот интересно – самое неевропейское в нас – подражание Западу. В этом смысле сегодня провинциальны наша политика, образование, ТВ, современная литература, постмодернизм.

И не провинциален русский реализм. Именно он выразил всю полноту нашей драматичной национальной жизни. Лучшие представители России – люди, глубоко связанные со своей страной, землей, получающие от нее свою мощь и крепость.

Исключительно не провинциален ставропольский поэт Иван Кашпуров, родившийся в глубинке. «Детства у меня не было. Был сплошной голод, – пишет о себе поэт. – О юности тоже сказать нечего. Началась война, а с ней снова голод, холод, лишения. В семнадцать с половиной меня призвали в армию…». Но после войны он получил прекрасное образование – сначала в Ставропольском пединституте, затем – в Литературном институте имени Горького…

Поэзия Кашпурова глубоко национальна. Образ Родины, России складывался в ней исподволь, незаметно. Кашпуров не только видел и знал, как растет пшеница, дерево, трава – он рос вместе с ними…

Читая стихи Ивана Кашпурова, мы путешествуем в его поэтических воспоминаниях. Поэзия-память о прошлом, без которого – и в этом можно уже не сомневаться – нам не найти собственную дорогу в будущее.p2

Иван КАШПУРОВ

          СТЕПЬ

Солончаки.
Вихры полыни сивые
да коршунов ленивые виражи…
Скажи мне, степь,
ну что в тебе красивого,
на чем тут глазу отдохнуть,
                     скажи?
Быть может,
эти жилистые донники
тебя преображают по весне,
когда ветров серебряные 
                   дольники
звучат на зеленеющей волне?
Эх, степь родная,
           воля ястребиная,
росы алмазный высверк 
                 под лучом.
Но красота твоя неистребимая
живет в душе,
         и весны ни при чем.
                       1962

  НАС ОБОЛЬЩАЮТ СТО ДОРОГ

Едва прорезался басок,
заметил я: наш домик – низок,
а небосвод над ним – высок,
и мимо окон – шлях, как вызов,
как искушение, что мне
судьба послала ненароком,
и я родительским порогом
стал тяготиться по весне.
Куда он вел, старинный шлях,
в какие дни, в какие дали?..
На речке гуси гоготали,
урчали тракторы в полях.
Но это было и вчера,
и год назад, и два, и боле,
все те же хаты, речка, поле,
а дальше – Михнева гора.
Что за горою, я не знал.
И мысли буйно рисовали,
как луч, прямые магистрали
и синий, в мареве, вокзал.
Там – пульс, там – бег, 
           там жизнь была.
Здесь – прозябание сплошное.
И я с котомкой за спиною
ушел однажды из села.
Меня тепло встречал рассвет,
толпой цветы сбегали с горки.
И долго мать в печали горькой
с крыльца глядела мне вослед.
И, словно пальцы рук, легли
пути-дороги врастопырку,
и кобылицей ветер фыркал
и нес меня на край земли.
Тогда не думал я о том,
что просто кинуть дом 
                свой белый,
но что вернуться в этот дом –
порою мало жизни целой.
Прости, родительский порог,
не знал я, зелен, как травинка,
что обольщают сто дорог,
а возвращает лишь тропинка.
                        1969
						
      ВЕЧЕР В ХАТЕ
	  
Вечер в хате. Мать сидит – 
                 в руках шитье.
Божья Матерь строго смотрит
                        на нее.
А меж ними – голубой телеэкран.
Маму в Лиму уводил он, 
                     в Тегеран;
и для мамы пела Зыкина не раз,
с лебедь-Майи не спускала мама
                          глаз…
К маме в гости целый 
              мир приходит сам
и возносит душу мамы 
                    к небесам.
Мир приходит беспокоен 
                      и велик
и уводит маму в сторону 
                      молитв.
На коленях аж до первых 
                   петухов –
жар моленья о прощении 
                    грехов.
С той же силой о здоровье
               просит мать,
чтоб хватило мочи хлебушек 
                   убрать.
В сонной хате речь заходит 
                 про житье.
Божья Матерь долго слушает ее.
                     1970-1991
					 
        МИНУТЫ ПЕЧАЛИ
		
Тяжелеет моя голова,
сердце скупо на всплески 
                     отваги,
и ложатся устало слова
на бесстрастное поле бумаги.
Мне осталось печали вино
да седеющей памяти крыла.
Время встреч миновало давно,
ныне время разлук наступило.
Я теряю, теряю друзей,
словно тополь осенние листья,
и туман за спиною моей
размывает знакомые лица.
Не пьянит уж надежда меня,
неуспех как успех принимаю.
Серый пепел сгоревшего дня,
не заметив, ногой приминаю.
Так, ни шатко ни валко живу,
помня праздники дружных 
                   общений,
и теряю друзей наяву,
и во сне обретаю их тени.
                       1979
					   
         ПИСЬМО
Виктору Астафьеву

Здравствуй, Виктор Петрович,
ныне, присно, вовек.
Ты по духу и крови
мне родной человек.
Но об этом при встрече
я тебе не сказал –
не даются мне речи.
А письмо написал.
И поверь, тут не фраза,
а само естество:
я почувствовал сразу
это наше родство.
Может быть, биотоки,
может быть, ремесло.
Но из далей далеких
Нас ведь что-то несло,
что-то мчало нас, разных,
в степь кубанскую, в глушь,
где общения праздник
стал, как пиршество душ;
где с кизиловой ветви
лист сорвался – и вдаль.
Вдруг – на лацкан и – светит
золотая медаль…
Улыбнулся ты: «очень 
ярок южный листок…»
Продолжается осень –
облетает лесок.
Дни бедней и суровей,
небо тяжче во мгле.
До свиданья, Петрович, 
где-нибудь на земле.
                    1984

  ПАМЯТИ А. П. АЛАНДЖИЙ
	
Анна Павловна
Не сказала ты, может, главного.
Но теперь не о том и речь…
Холодна земля, Анна Павловна,
а тебе в нее надо лечь.
Смех и слезы – 
под мерзлой глиною,
ночь без памяти, без конца,
и плывет луна тонкой льдиною,
словно тень твоего лица.
Так ушла ты, 
Что дверь не хлопнула,
и нигде тебя больше нет.
Нам остались 
        все наши хлопоты,
да души твоей теплый свет.
Льется имя, 
        как песня плавная,
но ветра его гнут к земле.
«Анна Павловна! 
Анна Павловна!..» -
детский голос в морозной мгле.
            30 декабря 1984 г.
			
        КУЧЕРЛИНКА
		
По щеке степи – слезинка,
и горюча, и горька,
это – речка Кучерлинка –
для стихов моих строка.
Не умея быть веселой,
молчалива отродясь,
средь бескрайних 
               суходолов
вьется вдаль, не торопясь.
Кулички, над ней рыдая,
В суховей тут ищут кров,
и течет она, седая,
     от полыни и ветров;
и течет, не зная сроду
       про озера и моря,
раздает в пути всю воду,
громких слов не говоря.
Руслом желтым 
          от суглинка,
тихоструйная всегда,
век из века Кучерлинка
грустно льется в никуда.
                   1985
				   
       ГОРА КИНЖАЛ
	   
Внукам Денису, 
Анюте и Алеше

Земля не мстит нам 
              за потери,
хоть кто ее ни обижал!..
Скажи я внукам – 
             не поверят,
что здесь была гора 
                 Кинжал,
что острый пик ее 
              гранитный
и впрямь похож был 
               на клинок.
…В музее карточка 
хранится – седая туча, как 
венок, – на неприветливой 
                    вершине…
Но, Бог ты мой, 
            уж сколько лет
отсюда бут везут машины,
и нет горы – простыл и
                    след…
А вот вчера в газете 
                  местной
я прочитал: пришла пора –
рекультивируется место,
то место, где была гора.
И мне подумалось: отныне
и на века земные впредь
здесь рукотворной 
           быть равнине,
садам расти и злакам
                 зреть.
И люди свыкнутся 
             с потерей,
так волновавшей их вчера.
Но внуки вряд ли мне 
поверят, что здесь была 
            Кинжал-гора.
                   1987
				   
				   
            ИДУ!
			
Мама, мама, 
          и я уж старик,
жизни срок все 
       грустней и короче.
У порога немеющей ночи
я глотаю отчаянный крик.
Как же больно мне 
          изо дня в день
с миром Божьим 
прощаться, прощаться,
улыбаться своим 
              домочадцам,
видя вечности жуткую тень.
Мама, мама, сегодня в саду
средь осенних 
         деревьев  и кущей 
я услышал твой 
           голос зовущий –
я иду к тебе, мама, иду!..
                       1996