Дорогая Елена Сергеевна

- Я тебе Лену не отдам!

- Это я не отдам! – кричала Сережке Вера, и в глазах ее  полыхала совсем не детская страсть. Все свои юные годы брат и сестра боролись за власть над Еленой Сергеевной, и вот теперь… в  день ее сороковин далеко заполночь они не спят и льют слезы каждый в своей комнате. Смерть бабушки оказалась предательски неожиданной: в свои вечные «чуть-чуть за 70» Елена Сергеевна была еще крепкой, необыкновенной, симпатичной, и вдруг этот проклятый тромб…

В последнее время они часто и подолгу спорили. Учились Вера и Сергей в университете на истфаке и горячо, если не сказать  нервно, интересовались историей ХХ века – советская власть, война, Сталин…

- Ну и что, что победили, а какой ценой?

- Стоп, стоп, – возражала  строго бабушка. – Мы за все заплатили сами, еще и вам оставили, и вы же нас попрекаете за нашу жертву? Грех, дорогие мои. Скоро и над Христом начнут смеяться – зачем на крест пошел, кто просил?

Елена Сергеевна понимала, что ее внуки поразительно мало знают, поют с чужого голоса, и злоба, так легко искажавшая их милые светлые лица, все чаще становится их единственным аргументом. И каждая новая ссора углубляла их противоречия, отдаляла друг от друга.

- Как же скучно было в вашем коммунизме! Революции, войны, репрессии, страх, – бросала бабушке в лицо честная принципиальная Вера.

Сережа от этих слов морщился, в который раз убеждаясь, что Верка все-таки дура. Она ведь, как  и брат, знала, что больше всего на  свете Елена Сергеевна любила свою прошедшую жизнь, и общее с дедушкой прошлое, то самое, которое судьба послала их стране. Эта любовь к «отеческим гробам», точь-в-точь по Пушкину, делала ее недосягаемой для любой  критики. Повзрослев, Сережа понял, что, по сути, Елена Сергеевна – великая личность и что в этой ее любви к своей Родине скрыто какое-то очень важное перед другими преимущество, но как его оправдать и понять, он не знал и в конце концов принял как вызов себе и Верке.

Сестра просунула голову в дверь: «Братик, давай посидим вместе». «Извини, Вер, иди к себе, хочу подумать обо всем один». Вера обиженно закрыла дверь, но брату даже хотелось, чтобы она обиделась и помучилась и чтобы он тоже пострадал. После смерти бабушки  чувствовал себя виноватым и побежденным. «Если наша Лена была действительно счастлива, значит, она была права». Сережа стал ходить туда-сюда. Втайне ему всегда хотелось, чтобы Елена Сергеевна утерла им  с Веркой нос, в пух и прах разбила их глупую самоуверенность, но, странное дело, пока  она была жива, они не слышали ее, и только теперь каждое  ее слово, оставшееся в памяти, получало новый смысл.

Сергей вдруг вспомнил, как она однажды сказала, что от своих родных дети должны взять все лучшее, тогда к ним придет сила, которая безошибочно проведет их по жизни. Но так ли уж хорошо он знал ее? Чаще всего в их семье вспоминали историю спасения Степана Алексеевича, дедушки Сергея и  Веры, давно уже умершего. На фронт молоденькая Елена Сергеевна попала в 1944-м в ту самую часть, где служил Степан. Он был комбатом, она – его связисткой. Позже их перевели на Западную Украину, где исподтишка хозяйничали бандеровцы, охотившиеся за советскими офицерами. Пуля предназначалась для Степана, но Лена, шедшая с ним рядом, на секунду опередила убийцу. Ее опасно ранило, но она выжила, и потом они поженились. А еще родители рассказывали, что после выхода фильма «Дорогая Елена Сергеевна» бабушке, тогда еще  весьма молодому университетскому историку, стали отовсюду приходить  письма от ее бывших студентов с надписью на конверте «Дорогой Елене Сергеевне», и она  их получала даже без указания фамилии.

Сергей направился в комнатку бабушки, самую маленькую в квартире, зажег светильник, огляделся. Все вещи были на своих местах, а в углу в синем полумраке сидела она сама, с легкой своей улыбочкой и виноватым прищуром темных мерцающих глаз. Сергей вздохнул и повернулся к полке, где стопками лежали ее дневнички. Он о них знал и наугад вытащил первые попавшиеся блокнотики.

«…Вчера приходила расстроенная Александра, в газете не взяли ее рассказ, хотя признали, что написано хорошо. А сюжет вот какой. Сразу после окончания войны ее отца-офицера назначили восстанавливать  целый квартал, почти полностью сожженный немцами. Отстраивали пленные фрицы, они же насадили сотни цветов на клумбах, и вскоре этот район было не узнать. В порыве добрых чувств офицер бросился к немцу-прорабу, пожал ему руку, обнял и даже по-немецки поблагодарил. Мне стало за Александру  стыдно. Под этими цветами наши уничтоженные дети, а она хотела похвастаться широкой русской душой…»

«…Опять спорили и все о том же. Сережа с Верой бросили мне в лицо: да, победили, но какой ценой? Да только что они  знают о действительной цене? Она ничем не измерима. История заплатила историей – вот что это было. Крушением царской России, которая не одолела бы фашизм, и созданием такого государства, которое это сделать сумело. Можно вспомнить, что на 300-летие Дома Романовых не приехал ни один деятель, ни один европейский монарх. Вот он, первый звоночек! А через четыре года – отречение  Николая  и все остальное. Так что смысл существования Советского Союза – в этой великой, почти невозможной Победе. Потому что история, провидение, Бог позаботились о том, чтобы…»

Строка была не дописана и только теперь, прочитав эти бабушкины мысли, Сережа начал понимать, насколько ущербными были их диссидентские доводы. Он вспомнил, как Елена Сергеевна говорила: «Хотите познать историю, изучайте не только экономику, финансы, интересы классов… Все это можно найти и в учебниках. А вот отыщите, о чем люди писали друг другу в письмах, пели в песнях, какие детям снились сны». «Я тоже, – прочитал он, перевернув страницу, – когда-то бросала упреки, а потом мне попались стихи одной скромной, почти безвестной теперь поэтессы, выпишу специально для Веры. Думаю, она все поймет.

Помню: осень стоит неминучая,

Восемь лет мне, и за  руку – мама:

«Наша Родина самая лучшая

И богатая самая».

В пеших далях – деревья корявые,

Дождь то в щеку, то в спину,

И в мои сапожонки дырявые

Заливается глина.

Образ детства навеки -

Как мы входим в село на болоте.

Вон и церковь с разрушенным

            верхом

Вся в грачином помете.

Лавка низкая керосинная

На минуту укроет от ветра.

«Наша Родина самая сильная,

Наша Родина самая светлая».

Нас возьмет грузовик попутный,

По дороге ползущий юзом,

И опустится небо мутное

К нам в дощатый гремучий кузов

И споет во все хилые ребра

Октябрятский мой класс

                бритолобый:

«Наша Родина самая вольная,

Наша Родина самая добрая».

Из чего я росла-прозревала,

Что сквозь сон розовело?

Скажут: обворовала

Безрассудная вера.

Ты горька, как осина,

Но превыше и лести и срама -

Моя Родина, самая сильная

И богатая самая.

Инстинкт чуда, его тайное ожидание заставило Сергея резко обернуться. Вдруг в потустороннем свете ночника хотя бы на минуту он и в самом деле увидит Елену Сергеевну? Милую, дорогую, любимую… Но мираж исчез, и Сергею открылось, что кончилась жизнь, завершилась цивилизация, которой никогда прежде не было в мире и никогда больше не будет. И их дорогая Елена Сергеевна была ее частью и знала об этом. Он вспомнил, как вчера его удивил какой-то человек, купивший у торговца на улице малюсенький значок 1951 года за три тысячи рублей, а другой, стоявший рядом, чуть не взвыл: «Да у  меня таких значков был целый мешок, но я  взял его и выбросил!». «За всё великое люди платят деньгами и так повсюду  теперь скупают наше прошлое, а я ничего этого не видел, не понимал, что если судьба семьи, страны, души уходит на второй план, то рано ил поздно это будет разрушено…»

Сережа еще долго держал в руках записные книжечки Елены Сергеевны, потом положил все на место, выключил свет и, выйдя, тихонько постучал в дверь к сестре: «Давай посидим вместе, Вера».

За окном стояла тихая зимняя ночь.