Возвращение Буревестника
Фигура Горького в этом ряду особенно примечательна, поскольку именно он вобрал в себя и выразил практически все тенденции русской и мировой культуры начала прошлого века. Горький – это писатель-универсал: мы можем найти в нем и толстовский реализм, и чеховскую сострадательность, и бытописательство Глеба Успенского, и духовное неистовство Достоевского, и пафос романтиков, и многозначительность символистов, и скепсис модернистов, и Ницше, и Фрейда, и Бергсона, и Маркса, и нечто еще, сугубо горьковское – почти религиозную веру в Человека, в возможность разумного мироустройства, в космическую роль Культуры. Горький не просто писал романы, он проповедовал человечность, насаждал «культ культуры», заблуждался и страдал, радовался росту грамотности и огорчался тому, что молодые писатели из рабочих пишут пока коряво и вроде бы не о том. Он по-настоящему, до глубины души, ужаснулся кострам из книг, пылавшим на городских площадях нацистской Германии. Горький иногда напоминает апостола какой-то новой, пригрезившейся человечеству веры, рухнувшей в апокалипсисе Второй мировой войны. Горькому писал весь мир, люди всех рас и народов, всех политических и религиозных убеждений, и всем им он отвечал: в его новом полном собрании сочинений письма занимают 25 томов!
В Советском Союзе горьковский романтизм с его культом героической личности, готовой жертвовать собой ради блага народа или всего человечества (вспомните «Сердце Данко»!), лег в основу идеологии воспитания молодежи, а значит, сыграл значительную роль в формировании тех поколений, которые вынесли тяжесть индустриализации, освоили Сибирь, выиграли страшную войну. Не зря имя Горького давали танкам, торпедным катерам, боевым самолетам.
Отношения Горького с лидерами Советского государства – тема отдельная и чрезвычайно любопытная. К примеру, Сталин не называл его великим писателем (великим писателем он называл Достоевского, но: «… мы его не печатаем, потому что он вредно влияет на молодежь»), хотя очень ценил «Фому Гордеева» и те рассказы, в которых Горький ближе всего подходит к толстовско-чеховской традиции. Ленин увидел в романе «Мать» книжку «квазирелигиозную» (и был, пожалуй, прав). Троцкий же Горького ненавидел.
После войны уже не сам Горький, но его образ, его имя, его мифологема стали одной из несущих конструкций советской цивилизации. А поскольку советская эпоха есть неотрывная часть русской истории, Горький встал в один ряд с такими личностями, как Дмитрий Донской или Михайло Ломоносов – с теми, кто составляет положительный символический ряд национального самосознания: от князя Владимира до Юрия Гагарина. Отмечу, если этот ряд поврежден, что и случилось с нами в 90-е годы, народ начинает болеть и численно уменьшаться.
Вернемся, однако, к писателю Алексею Максимовичу Горькому. Перечитывать его не скучно и очень полезно. Гораздо полезнее, чем «торчать в Интернете» или гоняться за «гламурными» новинками нынешней литературы. Особенно интересна в этом смысле биографическая эпопея «Жизнь Клима Самгина». Здесь Горький уже свободен от романтизма и ницшеанства, здесь он попробовал утвердиться в марксизме, но марксистом так и не стал, что, кстати, заметил и Сталин, а самое главное: в «Самгине» мы открываем для себя не только итог (во многом печальный) идейных исканий незаурядного мыслителя и писателя, но и некий принятый им эталон русского литературного языка. А русский язык Алексей Максимович просто боготворил. Сам в свое время выслушав от Чехова немало нареканий по поводу своих «море смеялось» и прочих красивостей, в работе с молодыми писателями Горький не уставал учить их бережному и трезвому отношению к языку, прививал им чувство именно художественного слова – то самое чувство, которое, увы, в последнее время так безнадежно утрачивается.