Стриж в большом Городе

День Города

Сухие редкие листья. Пахнет теплым духом увядающей листвы. Толпы горожан. Дети. Шарики. Запах шашлыка. Тяжеловоз. Пчелка на цветке. Теплый вечер. Розовый закат. Смотрю на Город из той самой голубой дали, которую я видела в вечернем сумраке полынных пожухлых, голубовато-дымчатых и охристых степей с розовинкой сиреневого заката и облаками мышиного цвета, ютящимися у Эльбруса.

Снег

Он тихо падает на Город, укрывая всю грязь оттепели перед Крещением. Очищение водой, пусть и в виде хлопьев снега, – очень полезное дело для нашей родной земли-страдалицы и страдальца-народа. Легкий ветерок заставляет снег падать теперь косо, как слегка косые и глубоко запавшие в глазницы от вечного поста глаза монашествующего. Вечереет. Краски Города становятся мягче. Небо темнее, чем покрытая снегом земля. Это всегда так необычно. Кажется, что земля в небе или небо в земле. Дома и деревья плавают наверху, и только коричневатые колеи, проложенные шинами авто, и тротуары голубовато-серого цвета от следов прохожих возвращают землю с небес. Прохожие, подняв воротники, опустив капюшоны, идут, склонив головы, укрываясь от снега. Снег лепит их фигуры, покрывая белой массой, как папье-маше. Мать-природа хочет поправить что-то в нас, изваять что-то чистое, новое, непорочное.

Тёплый дождь

Пахнет тополиными почками. Стволы молодых платанов в Лермонтовском сквере у драмтеатра обнажают нежную оливковую зелень, сбрасывая старую прошлогоднюю кору, как я сбрасываю с себя остатки прошлого. «Грусти - не грусти, а от счастья не уйдешь». Я счастлива, уже пою, смеюсь, радуюсь весне. Летают стрижи. Теплый дождь. В Городе пахнет тополиными почками.

Осенняя ночь после дождя

В Городе пахнет астрами, бархатцами, улитками, мокрым асфальтом, пожухлой листвой. Раньше я всегда с тоской и ужасом вдыхала этот запах надвигающейся осени - приближалась школа. Теперь эта тоска по лету и школе вызывает у меня ностальгию, ведь вместе с летом и осенью безвозвратно уходит и прошлая жизнь. Осень спелых плодов настала. Они лежат на асфальте разбитые, раздавленные, омытые дождями, продрогшие и одинокие.

Февральская оттепель

Февральская оттепель за окном манит полдневным тихим теплом солнышка, просвечивающегося через серенький ситчик облаков над Городом. Звенят и дзынькают синицы.

Март

Почки на сирени и кизиле в городских палисадниках пухнут, трещат и раскрываются, а впереди морозы. Мой марток оставит-таки без порток. Утро будит землю, которая или отдохнула за зиму, или измучилась ветрами и льдами и теперь из-за этого кое-где покрыта сединами посеревшего снега. Он лежит в ложбинках, понижениях, теневых участках, затаившись от уже греющих, уже горячих, уже весенних лучей. Завтра весеннее равноденствие. Дожили-таки до весны! Земля на городских улицах пахнет влагой, прелой листвой и еще чем-то родным, далеким, неуловимым. Кажется, что впереди еще вся жизнь, как в детстве. Кажется, что все мечты сбудутся, все получится, всего добьешься. И тут вспоминаешь, что тебе уже, как говорится, стукнул «полтос», что больше полужизни «в заде», и «кончик» надвигается с каждым мгновением. Поэтому приходится ценить эти ускользающие в прошлое мгновения, которые в детстве порой тянулись, как годы. Теперь же, наоборот, годы летят, свистят за ушами, как секунды. Не успеешь оглянуться – опять весна!

Май

Весна грянула, когда я вылезла из шубы и бесконечной работы. Выглянув наконец-то впервые за несколько дней и ночей из окна, я обнаружила, что без меня расцветают сирень и каштаны, а народ ходит в майках. Май! Стрижи, звонко вереща, стайками носятся над Городом. Вспоминается строчка, написанная мной четырехстопным размеренным ямбом в юности: «Как буквы «тэ» стрижи летают…» Ласточки тоже прилетели. Грянула весна.

Я хожу по Городу моего лета

Верещат стрижи. Пахнет цветущей бирючиной. Она сладко-горькая, как золотое детство между двух моих бабушек. Одна, в рамках приличия, позволяла нам делать и кушать все, что захочется. И это было счастьем! Другая бабушка с благими целями держала нас в строгом режиме. Так и прошло мое детство полосатой зеброй. С одной бабушкой я ловила, держала бронзовок в ладошке и тут же выпускала на бирючине, гуляя по Осетинской поляне. Они красиво переливались изумрудным золотом, басовито жужжали и шлепались на кисти из мелких белых цветов, покусывая их. С другой бабушкой, которая, к счастью, запрещала нам, еще глупой малышне, давить ночных жужелиц на асфальте в парке Симферополя, я ежегодно бывала на море в поселке Черноморском, где весь день ловила крабов на скалах, собирала ракушки, рыбачила на пирсе. Там тоже была своя прелесть. Но это совсем другая история. Хотя моя история никак не может быть для меня другой. Она всегда моя, как и сладко-горький запах бирючины – запах безвозвратно далекого детства…

Тучный август

Иду по августовской улице. В Городе пахнет бархатцами и опавшими яблоками, перепревшими и теперь коричневыми, раздавленными или одиноко лежащими на асфальте, как и я, одиноко бредущая по дороге жизни. Малый пестрый дятел пролетел над моей головой с резким криком, пробудив от грустных дум. Он уселся на сухое дерево – мою любимую черную тутовину и начал долбить сухой серый ствол. Везде по улице посадили гибискус, и его пышные цветы, набитые пыльцой, теперь привлекают разнообразных шмелей. Они деловито перелетают с цветка на цветок, так извалявшись в пыльце, что невозможно увидеть, какого цвета у них брюшко. Забавные пушистые желтоватые комочки возродили меня к жизни. Захотелось смотреть и смотреть на этот прекрасный божий мир в день начала Медового Спаса. Вокруг царит это божественное разнообразие. Столько трав я не увидела в это лето! Пора в путь. Пусть даже и одна я отправлюсь в поля. Хочу, хочу, хочу!!! Куда же дернуть? Где я еще не побывала? Надо посмотреть карту. Поводить по ней потным, дрожащим от нетерпения пальцем - и в путь! А шмели, которые, стучась в мое окно упрямыми головами, всегда побуждали меня бежать в леса, как знак свыше, все так же тяжело переваливаются с цветка на цветок. Синие, матовые от воскового налета сливы и душистые яблоки шлепаются на моем пути. Кровавые шлепки от раздавленного на асфальте кизила – образ моей души, раздавленной печалью. Но в середине шлепка лежит твердая косточка – символ жизни. Символ будущего. Опять подходит осень тучных плодов.