07:01, 14 апреля 2017 года

Пасха 100 лет назад. Как встречали Христово Воскресение в России и Ставрополе в 1917 году

Весна 1917 года – особое время в жизни страны. Сбылась мечта: «Долой самодержавие!». 2 марта император Николай II подписал Манифест, в котором отрекся от власти. Творческая и мыслящая Россия переживала эйфорию. Эти настроения поэтесса Зинаида Гиппиус выразила в стихотворении «Юный март», не раз той весной опубликованном. Вот ее строки о красном флаге:

Цвети меж домами веселыми,

Наш гордый, наш мартовский мак!

Со всей мощью своего дарования пел «Марсельезу» в те дни Федор Шаляпин не только в театре, но и на заводах, и даже в Бутырской тюрьме.

Февральская революция 1917 года происходила в дни Великого поста. У опьяненных радостью участников и очевидцев она нередко вызывала ассоциацию с Пасхой. Это зафиксировано в дневниках, воспоминаниях того времени, впоследствии нашло отражение в литературе. Современники сравнивали революцию с «возрождением», «воскресением» России, писали о празднике «великого двойного Воскресения». Часто и ритуалы Пасхи использовались для выражения отношения к происходящему. Даже поздравления с праздником носили в тот год политический характер. Беспечная радость свободы, соединенная с пасхальной радостью, нашла свое отражение даже в поздравительных открытках, выпущенных в марте 1917 года. К примеру: солдат и рабочий жмут друг другу руки над большим пасхальным яйцом, при этом в лучах восходящего солнца написано мелким шрифтом «Христос воскресе!», а на красном яйце покрупнее: «Да здравствует Республика!». Или еще: на красном яйце начертаны слова «Свобода России», о которой кричит петух, гордо стоящий сверху, а в правом углу скромно: «Христос воскресе». Вот такой невероятный симбиоз. Красный цвет революции воспринимался как цвет пасхальный. Так, в дни Февральской революции символы православной Пасхи «революционизировались» и выражение «красная Пасха» приобрело новый смысл. Пройдет всего несколько лет, и к середине 1920-х годов со словосочетанием «красная Пасха» станут ассоциироваться антипасхальные сборники и издевательские инсценировки «комсомольские пасхи».

А пока Пасха 1917 года. Марина Цветаева написала стихотворение «Царю – на Пасху». Арестованный Временным правительством император находился тогда вместе с родными в Царском Селе. О царской семье мало кто вспоминал, она будто и вовсе перестала существовать после переезда в Александровский дворец. Марина Цветаева относилась к той части интеллигенции, которая не приветствовала отречение царя, оно не было ею понято и принято. Поэт с упреком бросает:

Христос Воскресе,

Вчерашний царь!..

Ваши судьи -

Гроза и вал!

Царь! Не люди -

Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха

По всей стране,

Спокойно спите

В своем Селе.

Не видьте красных

Знамен во сне.

В более зрелом возрасте Марина Ивановна придет к иным воззрениям. А сейчас, как бы спохватившись, на третий день Пасхи выдохнет знаменитое «За Отрока – за Голубя – за Сына…», где пророчески вспомнит убиенного царевича Димитрия, выразив надежду на то, что «крестьянская Россия» не станет наказывать сына за грехи отца.

Кстати, сохранилась пасхальная открытка цесаревича Алексея, подаренная лучшему другу Николаю Деревенко. На ней детский мотив: из открывшегося яйца выскочили милые зайчата. Надпись гласит: «2 апреля 1917. Воистину Воскресе! Твой Алексей». Николай был сыном лечащего врача наследника – лейб-хирурга В.Н. Деревенко. Хотя Коля был на два года младше и далеко не царских кровей, это не мешало тесной дружбе между мальчиками.

В провинциальный Ставрополь известие о падении монархии пришло 3 марта. Жители же города узнали о судьбоносном событии только 5 марта из прессы. Газета «Северокавказский край» поместила на своих полосах Манифест об отречении Николая II от престола, обращение Временного комитета Государственной Думы к населению и армии, информацию об аресте старого Министерства, телеграммы председателя Госдумы М.В. Родзянко. В обращении «К гражданам Ставрополя» писалось: «Обстоятельства чрезвычайной важности, изложенные в телеграммах, побуждают учредить в городе Особый общественно-народный орган. Задачи этого органа: охрана общественной безопасности граждан, содействие обороне страны и поддержание спокойствия и жизнеспособности тыла…». Интересно, что в колонке «Местная жизнь» сообщалось: «Обнаружилось, что в этот исторический момент наша почтовая контора держала у себя телеграммы петроградского агентства, не сдавая редакции с 1 марта». Налицо растерянность местного руководства. Последний ставропольский губернатор князь С.Д. Оболенский созванивался с центром, не решаясь дать добро на публикацию сведений о событии, поразившем всех как гром среди ясного неба.

6 марта в Ставрополе на собрании в зале городской Думы был избран Комитет общественной безопасности (КОБ). Он образовался из представителей Городской Думы, земства, Союза земств и городов и еще 24 организаций и учреждений. При наличии разного рода разногласий КОБ имел одну общую задачу – поддержку Временного правительства. Как в Петрограде революция выдвинула две борющиеся силы – Советы и Временное правительство, так и в Ставрополе почти одновременно с Комитетом общественной безопасности был организован Совет рабочих и солдатских депутатов.

10 марта социал-демократами (меньшевиками) и социал-революционерами (эсерами) был устроен митинг, на нем присутствовали 500 человек. Митингующие послали телеграмму М.В. Родзянко, в котором видели «видного организатора переворота, открывавшего рабочему классу широкую возможность осуществления своих конечных задач».

Как и повсюду в стране, жители Ставропольской губернии встретили революционные события по-разному. Одни ликовали, поздравляя друг друга с революцией, свободой. Другие, соглашаясь с необходимостью преобразований, отрицательно отнеслись к отречению императора, предвидя начало большой и страшной смуты. Ведь уже весной на солдатских митингах раздавались лозунги «Долой войну капиталистическую, да здравствует война гражданская!».

К празднику Христова Воскресения революционные страсти, будто перед грозой, поулеглись. Губернатор С.Д. Оболенский сдал управление прибывшему из Петрограда губернскому комиссару Временного правительства Д.Д. Старлычанову. Новый глава губернии в газетах, листовках, расклеенных по городу Ставрополю, призывал соблюдать законы, пока им на смену не пришли новые.

В отличие от Петрограда, где по приказу № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов вводилось равенство чинов и отменялось титулование офицеров, несмотря на революционные настроения местного гарнизона Ставрополя, в армии продолжали отдавать честь. Все ведомства в городе работали, заседала городская Дума.

Тем временем продолжалась уже не популярная Первая мировая война, и Ставрополь, как и весь Северный Кавказ, был наводнен ранеными. В пасхальные дни с концертами в госпиталях перед ранеными выступали учащиеся ставропольских гимназий. Не бездействовали общественные организации. В частности, Ставропольский дамский комитет при Красном Кресте продолжал заниматься сбором пожертвований, проведением благотворительных вечеров, пополнением библиотек для раненых воинов. Как и прежде, к Пасхе 1917 года на передовые позиции для солдат-ставропольцев были отправлены подарки с предметами первой необходимости (бумага, карандаши, спички, табак). В ходу были пасхальные открытки с военной символикой.

Ставропольский обыватель, наверное, вспоминал в эти дни былое изобилие напитков и деликатесов, которые рекламировались в местных газетах. О днях Пасхи ностальгически писал в своем рассказе «Китеж» ставропольский писатель И.Д. Сургучёв (февральские события 1917 года Илья Дмитриевич встретил в Ставрополе): «…С искушением поглядывают все на роскоши пасхального стола: эффектные куличи выпечены из нольной муки и распространяют запах ванили и кардамона… На большом подносе установлена батарея: водка с еще не нарушенной белой головкой; удельное вино № 21 и № 26; коньяк Шустова «Золотой колокол»; цинандали князя Андронникова; рислинг Токмакова и Молоткова; вишневка Штритера и рижский бальзам; фруктовые воды Ланина и местное пиво Салиса и Антона Груби.., пустяки, конечно, но все это сидит в памяти, в каком-то левом углу черепа, и записано, как на граммофонной пластинке…». Рассчитывать на такое разнообразие, конечно, не приходилось, но разговляться ставропольцам еще было чем (прилавки магазинов стали пустеть к лету).

В праздник Христова Воскресения 1917 года звонили несравненные колокола ставропольских церквей. Слушая этот перезвон колоколов, возвещающий Воскресение сына Божиего, веря и надеясь, ставропольцы не ведали, какие трагические события их ждут впереди.

Елена ГРОМОВА
«Красная Пасха»
Газета «Ставропольская правда»
14 апреля 2017 года