Революция 1917 года: как это было на Ставрополье 100 лет назад

Газета «Русское слово» 4 марта 1917 г. опубликовала текст отречения от российского престола Николая ll и великого князя Михаила. Рядом – информация о том, как это происходило в Ставке. Делегация Государственной думы сообщила царю:

«Все войска, присылаемые в Петроград, немедленно присоединяются к восставшим… «После минутной паузы царь тихим голосом спросил:

«Что же мне делать?». Великая русская революция, пока еще Февральская, уже шагала по стране, на это уйдет практически весь семнадцатый год.

Известие об отречении Николая II от престола пришло в Ставрополь 3 марта 1917-го. Во второй половине следующего дня в помещении Ставропольской городской Думы по инициативе управы состоялось собрание гласных, представителей общественных организаций, рабочих, армии, духовенства и т. д. Губернатор только наблюдал за происходящим, не решаясь предпринять какие-либо шаги. Прозаседали буквально до первых петухов. Были рассмотрены первоочередные вопросы жизни города, создан комитет общественной безопасности, в состав которого вошли в основном представители интеллигенции, буржуазии и гарнизона. 12 марта губернским комиссаром Временного правительства был назначен депутат Государственной думы от Ставрополья Д. Старлычанов, долго учительствовавший в селах, сотрудничавший с газетами губернии, где он и приобрел широкую известность.

Последним ставропольским губернатором выпало быть князю Сергею Оболенскому, участнику Русско-японской войны, до Ставрополя послужившему вице-губернатором сначала Елизаветпольской (современное название города Гянджа, бывшего Кировабада, Азербайджан), потом Псковской губерний. После революции Сергей Дмитриевич с женой и сыном покинули Россию. В эмиграции обосновался в Будапеште, в начале 1945 года переехал в Вену. И здесь события двадцатилетней давности откликнулись горьким эхом. Закончилась война, Красная армия вступила в столицу Австрии. Утром 8 мая Сергей Дмитриевич вышел из дома прогуляться. Военный патруль проверял документы. Молодой лейтенант козырнул и вежливо попросил удостоверение личности:

– Оболенский, так вы из князей?

– Я русский дворянин, – спокойно ответил Сергей Дмитриевич.

…По постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 17 сентября 1945 года за участие в антисоветской организации «Легитимно-монархический союз» Оболенский был осужден на десять лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. Скончался в марте 1946-го в Потьминских лагерях Мордовии.

Тема русских революций 1917 года (или все-таки это была одна революция, прошедшая в несколько этапов?) по вполне понятным причинам стала нынче самой обсуждаемой, и сегодня вместе с самым известным ставропольским музейщиком, уважаемым ветераном Великой Отечественной, неутомимым общественным деятелем Вениамином Госданкером мы беседуем о далеких событиях, потрясших не только Российскую империю, но и весь мир. Хочется с помощью отдельных деталей, дат, имен ощутить атмосферу необыкновенного времени, настроения конкретных людей, обстановку в конкретном селе, городе. Увидеть ту жизнь.

– Вениамин Вениаминович, за десятилетия работы в Ставропольском краеведческом музее у вас было немало интересных встреч с живыми свидетелями той эпохи, в качестве директора музея вам довелось принять в его фонды много уникальных материалов и документов. Наверняка у вас есть свой взгляд на тему революции.

– Назовем это просто впечатлениями! Ибо однозначного взгляда тут, по-моему, быть никак не может. Февраль стал месяцем стремительного – за несколько дней – крушения Российской империи. Хроника событий революционного времени на Ставрополье достаточно полно представлена в краеведческой литературе, архивах, музеях, а больше всего в печати того периода. Необыкновенно интересно читать ставропольскую прессу 1917 года, прослеживая первые шаги становления новой эпохи… В том числе власти Советов.

– Совет рабочих депутатов в Ставрополе был создан уже в марте, то есть задолго до октября, сменившего окраску революции… А происходило все на фоне продолжавшейся Первой мировой войны…

– Да, обстановка была весьма запутанная. И все же можно отметить главное: в стране в феврале-марте 17-го царили прекрасные иллюзии свободы, перемен, эйфория надежд… Но как соединить этот вдохновенный пафос с гримасами рухнувшего в одночасье трона?! Согласитесь, есть повод поразмышлять историкам, краеведам да и вообще всем нам, живущим в двадцать первом веке, весьма небезынтересно сравнить с сегодняшними событиями. Достаточно познакомиться с выпусками нашей с вами газеты в 1917 году, которая тогда называлась «Заря свободы», а название это в последующем долго стыдливо замалчивалось…

– Хотя название замечательное, очень красивое, жалко, что оно просуществовало недолго. Интересно, как бы сегодня смотрелось грядущее 100-летие не «Ставропольской правды», а «Зари свободы»…

– Ну, история и тут распорядилась по-своему… Ныне же, полагаю, пришла пора уходить от былых трафаретных конструкций, в том числе и о Красном Октябре, и о многих других понятиях. Мне по роду работы доводилось не раз общаться с живыми свидетелями той эпохи. Я пришел в Ставропольский краеведческий музей в 1958 году. Еще были живы участники революции 1905 года, более того, они еще были не слишком старыми – около 70 лет. Живы были и участники Первой мировой, а солдаты Великой Отечественной вообще были совсем молоды. И на моей памяти архивные источники пополнялись материалами именно через этих живых свидетелей. Я общался с ними и в процессе подготовки очередной экспозиции, и просто так, по-человечески. Замечу, и сам я был тоже молод, являя собой человека своего времени, для которого вступление в коммунистическую партию было честью.

Обратимся к газетам второй половины января и начала февраля 1917 года. Например, сообщалось, что сейсмические станции в разных местах России, в том числе и в нашем крае, тогда губернии, зафиксировали подземные толчки. Но куда более мощное «землетрясение» потрясло Российскую империю… Мне очень нравятся строки из дневника нашего знаменитого земляка, переводчика «Капитала» на русский язык Германа Александровича Лопатина о Февральской революции. Он тогда находился в Петербурге, то бишь Петрограде. Уже старый, больной человек, вот что он писал 28 февраля 1917 года: «Чтобы описать все виденное, пережитое, прочувствованное мною в этот навеки незабываемый день, самый счастливый в моей жизни, понадобились бы целые тома. Конечно, я весь день и весь вечер провел в толпе рабочих и солдат, попадал не раз под обстрел, оставаясь стоять даже тогда, когда мои случайные товарищи разбегались. Ибо быть сраженным пулею в такой день я счел бы за счастье».

– Истинный революционный романтик! И таких было много…

– Конечно! А вот Ставрополь в начале марта 17 года. Николаевский проспект (сейчас пр. К. Маркса). Вверх к Базарной площади мимо дома бывшего губернатора движутся восторженные толпы людей, среди них выделяются ряды солдат местного гарнизона. Оркестр исполняет «Марсельезу»! (Тогда об «Интернационале» ничего еще не знали.) На груди у многих алые банты. Стены, заборы и столбы наспех обклеены сообщениями об отречении царя, воззваниями, приветствиями, листовками с обращением губернского комиссара Старлычанова: соблюдайте законы, пока им на смену не пришли новые. Будто слышишь голоса митингующих в Ставрополе или Пятигорске, на сельских сходах, на полковых собраниях на германском фронте или у воинских эшелонов, на узловых станциях «Минводы», «Армавир», «Кавказская».

– Это было нормально, люди собирались, чтобы вместе понять происходящее, осознать, что же будет дальше.

– Естественно, никто никого не заставлял, таково было массовое восторженное настроение. А посмотрите на лозунги того времени: «Рви погоны, ложи оружие!» (война достала), «Всем! Всем! Всем! Наружные отличия отменяются. Вестовые и днщики отменяются!», «Офицерские организации уничтожаются!», «Мир хижинам, война дворцам!», «Товарищи-братцы! Через горы трупов, через реки крови и слез – штыки в землю!», «Под удар – царей и королей!», «Срывайте с них погоны и головы!» и, наконец, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

– Наивно, но искренне. А писали явно не очень грамотные люди, что тоже было вполне естественно в ту пору.

– Мне посчастливилось знать и тех, кто весной 17-го возвращался с фронта, и тех, кто встретил революционные события в Ставрополе. С особой нежностью вспоминаю старую интеллигенцию: преподаватели гимназии, служащие, почтенные мастеровые люди, учителя, врачи, семинаристы, литераторы…

– В их числе, насколько мне известно, родной брат героини Первой мировой войны Риммы Ивановой, который был врачом на фронте. Вы общались с ним в ходе собирания для музея материалов о Римме. Быть может, он говорил вам что-то о 1917-м?

– Ну что вы! Когда мы беседовали, это было совсем не то время, да и сам он был человек очень тихий, скромный. Работал рентгенологом в поликлинике НКВД, запомнился как хороший профессионал, исполнительный и добрый человек… Он для меня олицетворял старые российские семьи, где устои держались на какой-то спокойной снисходительности к суете. В них никогда не было той истерики юных поколений: чуть что, сразу не согласны! Нет, в те времена люди были более деликатны, осмотрительны, в них сохранялся чудесным образом дух старой доброй провинции… Жили уважение к старикам, приверженность Богу. Среди местных интеллигентов были люди с основательными гимназическими знаниями, благоговением перед книгой, это бросалось в глаза, подчеркивалось и считалось престижным. Великую Октябрьскую революцию они называли переворотом.

Рядом с ними встают в воспоминаниях бывшие революционеры-подпольщики, фигуры нередко полярные, противоречивые. Их именами названы районы, площади, школы, библиотеки. Труновский, Ипатовский, Кочубеевский, Шпаковский… Мы, музейщики, сообразно нашему времени пытались отображать их личности в этаком романтическом флере красных кавалеристов. Надо было видеть, как они приходили к нам в этих своих неподражаемых галифе!.. Многие из них были гостями в президиумах на разных официальных церемониях, в прямом смысле свадебными генералами…

– Но вы-то с ними общались не в президиумах… И они за «рюмкой чая» тоже делились человеческими воспоминаниями.

– Конечно, было и это! Они частенько любили похвалиться своей революционностью в Гражданской войне. Февральскую вспоминали меньше, как-то походя. При всем том их воспоминания были неподвластны любым цензорам. Потому нередко рассказывали правду, отнюдь не парадную, о тех временах, о взаимоотношениях людей с разными взглядами, о жестокости и цинизме, обо всем…

– Как это видно на примере Ставрополя? Что стало с бывшими царскими чиновниками, служащими? Наверное, находились желающие их «пнуть».

– Много бывших чиновников губернской администрации оставались жить здесь, им, в общем-то, не мстили. Тот же Георгий Константинович Праве, именем которого назван музей, был, между прочим, председателем кадетской партии в Ставрополе. А в 1922 году его сделали героем труда, его очень чтили. Так что явной жестокой драки по политическим мотивам не было. С другой стороны, звучало и то, что в свое время Короленко назвал обоюдным озверением, достигшим в революционной схватке крайних пределов. Но это, конечно, больше касалось Гражданской войны, которая, впрочем, тоже была частью, продолжением революции.

– Хотя истоки можно проследить еще в 1914-м, с началом Первой мировой, куда народ посылали как пушечное мясо...

– Или даже ранее, в 1905 году... Музейщики это понимали всегда. Когда мы поместили в экспозиции материалы о Римме Ивановой, фото и документы из ее семьи, а цензор пришел и сразу заявил, что это перебор! Сегодня звучит непонятно и дико: как это Римма Иванова, героическая сестра милосердия, и вдруг… Тогда я написал письмо в Министерство культуры РСФСР. Там отреагировали уклончиво-витиевато: мол, если вы считаете, что действительно была позитивная роль в освобождении народа и т. п. Мы все-таки сохранили эти материалы в экспозиции! И потом уже больше никто к нам не придирался.

Конечно, было бы несправедливо считать, что участники революции, вошедшие в наш общекраеведческий оборот, только и делали, что парили на крыльях идеологии или былой славы. Многие ярко проявили себя на фронтах германской войны. Личности колоритные, самодостаточные. Мне довелось больше всего общаться с Василием Ивановичем Книгой, одним из командиров легендарной Первой конной армии, слушать его рассказы о том, как его, кавалера четырех георгиев, вместе с Кузьмой Крючковым, донским казаком, пригласил царь в Ставку в Могилев, там их приветили, дали время на отдых. Царь отнесся очень по-доброму. Челядь, что называется, на ушах стояла. Кстати, Книга рассказывал потом об этом и самому Сталину, уже после Великой Отечественной, будучи генералом.

– Революционная эйфория в Гражданской войне, по-видимому, уже подугасла?

– Наоборот! Просто приобрела иные акценты. Мне доводилось общаться с участниками восстания на броненосце «Потемкин», крейсере «Очаков». Хорошо помню Семена Ивановича Челядинова, телеграфиста с «Потемкина», скромнейший был дядька, мы в музее отмечали его 90-летие. Встречи эти с колоритными земляками дорогого стоят. В быту были сердечные, добрые люди. И, несмотря на галифе, совсем не воинственные. Случалось, жены их приносили капустку, огурчики, блины, и мы просто сидели рядом за столом, разговаривали и пели песни. Иногда спорили. И в этих застольях тоже открывалась своя правда. Они вспоминали свою революцию, причем без всякой оглядки на идеологических цензоров, которых тогда хватало. Пусть не обижаются маститые ученые-историки с выверенным багажом знаний, но ничто не может заменить живой голос.

– Вениамин Вениаминович, наверное, вам по опыту работы хорошо известно, что даже сухие и потому как будто непредвзятые архивные документы могут содержать далеко не всю правду…

– Абсолютно верно, вот почему не нужно слишком фетишировать некоторые первоисточники. Их тоже создают, пишут, а то и подбрасывают очень разные люди. Педантичные чиновники, вдумчивые канцеляристы, неисправимые романтики, кристально чистые люди, а то и, как бы помягче выразиться, мародеры от краеведения. Которые занимают поле боя, после того как его покинули свидетели действительных событий.

– Те же упомянутые старые газеты, которые мы называем отражением эпохи, ведь тоже создавали разные люди.

– Даже по стилистике газетных статей можно ощутить этот невидимый бой. Я знал немало по-настоящему светлых, но заблуждавшихся душ, таких марксистов, что дальше некуда. Знал и жестоких проводников последующей репрессивной политики. И те, и другие были искренними… Так что, прежде чем осуждать их, следует хорошенько подумать, ибо уничтожение прошлого, попытки мстить истории – дело недостойное. Помните, одно время в нашем обществе уж слишком рьяно взялись развенчивать революцию.

– Развенчивать через сто лет не очень красиво. Но удобно, поскольку герои и антигерои прошлого ни ответить, ни возразить не могут.

– Типичная крайность нашей истории, как и чрезмерная романтизация прошлого. Помню, в Ставрополь приезжал Никита Михалков, в ту пору руководивший Фондом культуры. На встрече с интеллигенцией он, в частности, сказал о том, что вот Николай Второй стал вроде бы праведником. И добавил: да, убит он был подло, жестоко, это позор в нашей истории, но праведником он не был.

– Подпишусь под каждым словом! Канонизация царя, отрекшегося от своего народа, – весьма спорный момент…

– В целом непростое это дело – трезво и разумно воспринимать 17 год. Понять это и помогают архивы, музеи, библиотеки. В фондах которых все самоценно. И красные революционные знамена, и хоругви тоже!

Не могу не процитировать еще некоторые газетные сообщения.

«10 марта 17 года. Соборная площадь Пятигорска. Хор пел «Вы жертвою пали» (наряду с «Марсельезой» она тоже была ходовой. – Н.Б.) и многотысячная толпа в благоговейном молчании преклоняла колени». В Кисловодске развевались красные флаги, пели «Марсельезу», звучал похоронный марш в память о жертвах революции. В Минеральных Водах на флагах надписи «Да здравствует революция!», «Земля и воля!», «За здравствует 8-часовой рабочий день!». Под звуки «Марсельезы» казаки принимали присягу новому правительству – Временному. «Бедные и богатые, предприниматели и прислуга – все теперь называли друг друга гражданами и гражданками».

– Еще не товарищами…

– Ставрополь, июль 17 года. Разгар лета. Дремота провинциального города разбужена тревожными событиями. Прошло уже более двух месяцев после падения царского трона. А Временное правительство гонит армию в наступление. Газеты сообщают: 43 губернии России охвачены волнениями. В Петрограде кровавые дни накалили атмосферу. Ставрополь в июле напоминал разоренный улей: как видите, не сразу аукнулось. Атмосферу тех дней отражает газетная статья заведующего политической читальней города Ставрополя кадета Иванченко: «Где наши большевики, изворотливые фанатики? Идеалисты, прибывшие из Циммервальда? Мечтающие о диктатуре найдут новую арену для своих выкриков».

В том же июле Союз печатников предъявил требования ко всем предпринимателям об увеличении заработной платы. Тогда же объявил забастовку профсоюз домашней и ресторанной прислуги (!), забастовали на мельнице Милосердова… Губернский комиссар Старлычанов в крайней тревоге просил начальника гарнизона: «Ожидая в течение трех ближайших дней беспорядков, прошу о предоставлении в мое распоряжение 78-й особой Донской казачьей сотни на 10-11-12 июля». А вот из большевистских прокламаций этого времени: «Рано торжествует контрреволюция свою победу. Пулей не накормить голодных! Плетью не стереть слезы матерей и жен. Арканом и петлей не высушить слезы страданий. Штыком не успокоить народы. Работают подземные силы истории!».

Словом, летом Ставрополь и губерния жили в преддверии больших событий. Все бурлило, кипело, что-то готовилось дальнейшее… И вовсе не из любопытства тему Великой русской революции надо ставить на первые места сегодняшней идеологической работы. Необходимо основательно и обоснованно (главное – обоснованно!) представлять революцию и вообще весь ХХ век в нашей истории и всей родословной. По-своему символично то, что буквально синхронно с революцией рождалась и наша с вами газета.

– Да, она родилась именно в июле 17-го. Нам удалось установить это десять лет назад с помощью сотрудников краевого архива.

– Кстати, нельзя не отдать должное тому, что «Ставропольская правда» на протяжении всех памятных мне десятилетий постоянно публиковала материалы, посвященные нашей истории. Причем всегда предметно, конкретно. Не одно поколение журналистов отдало этой теме должное. А что особенно приятно сегодня на фоне прочих-разных, газета до поросячьего визга не скатывалась никогда! «Ставрополка», шедшая вровень с революцией, имеет особое право эту тему поднимать и далее – деликатно, всесторонне, с учетом ранее недоступных источников, воспоминаний не только очевидцев (а таких материалов в архивах и музеях много), но и таких, как мы, которые смотрели многим из них в глаза, слушали их воспоминания, наполненные мощной гаммой всевозможных коллизий.

– А по нынешним выпускам газет еще через сто лет тоже можно будет представить нынешнее время...

– Очень даже. Это говорит читатель со стажем: выписываю газету 60 лет! Ценю ее за правду, за отсутствие идеологической боязни, приспособленчества, за умный подход к конкретным малым судьбам простых людей. В этом смысле газетчики и музейщики похожи: мы тоже старались в фондах музея собрать и сохранить все – воспоминания революционеров, анархистов, белогвардейцев. Рабочий стол председателя Совнаркома Ставропольской губернии Пономарёва ныне тоже экспонат эпохи. Документы, книги, предметы быта, листовки, прокламации – все это оживает в новых экспозициях, погружая человека в глубины загадочного, так и не раскрывшегося прошлого…