07:38, 31 августа 2012 года

Иван Бурмистров писал из госпиталя своей жене: «Не унывай, Дусек!»

Иван Алексеевич достойно увековечен и на своей малой родине: почетный гражданин города Ставрополя, в его честь названы одна из улиц краевого центра, библиотека-музей, у здания школы № 11 открыт памятник, на доме, в котором он жил, установлена мемориальная доска…

Что касается боевой биографии нашего прославленного земляка, пожалуй, уже нет ни одного факта, который был бы неизвестен. И все же сегодня, думается, есть повод еще раз вспомнить о нем, поведав о небольшом промежутке времени, всего о двух годах – 1933-м и 1934-м. И, может быть, не столько о самом Иване Алексеевиче, сколько о том времени, атмосфере во флоте, событиях тех лет.

Почему именно этот временной отрезок? Тут не обойтись без маленького вступления. Года два назад сын Ивана Алексеевича Анатолий Иванович Бурмистров, отметивший, кстати, в апреле этого года свое 85-летие, со словами: «Прочти, уверен, найдешь немало интересного» передал мне изложенные «от руки» и присланные ему в конце 80-х годов прошлого века воспоминания двух бывших подводников-черноморцев, одногодков (оба родились в 1911 году, их уже давно нет в живых). Речь о севастопольце Якове Куприяновиче Сколоте и жителе города Прохладного, что в Кабардино-Балкарии, Владимире Ефимовиче Мартыненко. Оба они служили под началом Ивана Алексеевича Бурмистрова в указанные выше годы.

Чтение откладывал. А когда прочел, пожалел. Пожалел о невозможности опубликовать воспоминания полностью. Может быть, когда-нибудь это и удастся сделать. А пока только выдержки. Хронологию придется нарушить и начать с 28 августа 1934 года.

- В тот день наша подлодка Л-4 «Ленинец», помощником командира на которой был капитан-лейтенант Бурмистров, – вспоминает Я. Сколота, находясь в подводном положении в заданном районе, выполняла плановые учебно-боевые задачи. Я находился по боевому расписанию в шестом отсеке. В 16 часов во втором отсеке произошел взрыв аккумуляторных батарей. Лодка с большим креном на левый борт начала всплытие. То, что в это время происходило с теми, кто находился в кормовой части и получил тяжелейшее отравление газом, словами не передать. Среди пострадавших был и Иван Алексеевич. Несмотря на это, я своими глазами видел, как энергично и самоотверженно он действовал, вытаскивая обреченных на смерть к спасательному люку, отдавая распоряжения, непрерывно поддерживая связь с командным мостиком.

В той трагедии четырех матросов, находившихся рядом с взорвавшимися аккумуляторами, спасти не удалось. Еще один умер в госпитале. Для Ивана Алексеевича та авария не прошла бесследно, у него начались серьезные проблемы со здоровьем, приведшие в конце концов к раку пищевода, от которого он и умер в 1962 году в возрасте, когда не исполнилось еще и шестидесяти. По роковому стечению обстоятельств смерть настигла его тоже 28 августа…

А вот какой историей поделился Владимир Ефимович Мартыненко, служивший с И. Бурмистровым в 1933 году на подлодке № 13 «Декабрист Якобинец» – так она называлась. К этому времени уже существовал культ личности Сталина, шла охота на «врагов народа», одно неосторожное слово могло дорого стоить.

- Наша лодка была лучшей в бригаде по всем показателям. И в этом большая заслуга комиссара Новинского. Это был грамотный политработник, чутко относившийся к каждому человеку. Он пользовался среди нас огромным уважением. Но однажды, когда мы находились на берегу, комиссар пришел к нам утром, сразу после завтрака, в сопровождении, мы все обратили внимание на очень расстроенного Ивана Алексеевича Бурмистрова, который в этот день был дежурным по части. Ждали, что скажет комиссар. Он сообщил, что пришел попрощаться, его вызывают в Москву. В глазах его были обреченность и слезы. Больше мы о нем ничего не слышали.

А позже узнали, что на одном из политзанятий кто-то из матросов спросил у Новинского: «Если бы товарищ Сталин не был руководителем страны, кем бы он мог быть?». Комиссар ответил, что Сталин мог бы читать лекции в высших учебных заведениях, писать статьи. Кто-то «доложил кому надо», и этого было достаточно…

- И вопрос нормальный, – делится своими мыслями Владимир Ефимович, – и ответ приемлемый. А как еще должен был ответить комиссар? Оказывается, так: «Товарищ Сталин мог быть только товарищем Сталиным. И никем больше!».

Да, машина репрессий действовала, с особой жесткостью в 37-м и 38-м годах, да и позже. По доносам, мифическим обвинениям гибли лучшие, в том числе и те, кого Иван Алексеевич знал лично. Звания, заслуги, самые высокие награды не могли быть гарантией от произвола. Незадолго до Великой Отечественной войны он потерял нескольких своих боевых соратников по Испании.

*****

…Как ни суровы, а порой и опасны были повседневные будни подводников, все же «бывали дни веселые». Об одном из таких дней поведал В. Мартыненко.

Следуя по проложенному курсу, лодка делает «остановку» около Феодосии, пришвартовавшись у одного из молов. Некоторым офицерам разрешается короткая «прогулка» в город. Что касается команды, свободным от вахты дозволяется выйти на мол, подышать свежим воздухом. Матросы – народ любопытный, они тут же обратили внимание на лежащий рядом с молом дубовый бочонок. Что в нем? Что-то плещущееся…

Приняв все меры предосторожности, чтобы не увидело начальство, проделали отверстие, из которого ароматной струйкой потекло прекрасное крымское крепленое вино. Откуда-то появилась кружка… Через время команда: всем по местам, отшвартоваться! Как это ни удивительно, никто из офицеров не обратил внимания на то, что часть матросиков хорошо «смазана»…

Сохранилось немало воспоминаний и других его сослуживцев, бывших курсантов его родного ВМУ имени Фрунзе, где после войны каперанг Бурмистров был преподавателем тактики. И в каждом из них слова искренней признательности своему командиру, наставнику, при первом впечатлении казавшемуся сухим и жестким, на самом деле обладавшему мягкостью, отзывчивостью и добротой.

*****

…В дни, когда готовился этот материал, в гости ко мне в очередной раз наведался Анатолий Иванович. Протянул два исписанных листка бумаги: «Папины письма маме из Ростова. Прочти». Почему из Ростова-на-Дону, я, конечно, знал. В этом городе, в окружном военном госпитале Иван Алексеевич проходил курс лечения. И он, и его родные надеялись на лучшее… Письма я прочел. Получил разрешение на то, чтобы одно из них опубликовать. Вот оно.

«Здравствуй, моя маленькая, хорошенькая Дусенька. Пишу тебе, детке, второе письмо. Пишу, потому что очень скучаю. Так хочется домой. Новостей особых у меня нет. Болезнь усилилась, а лечения пока нет. Все усиливается, а почему, не знаю. Глотаю обезболивающие порошки, но они не помогают. На завтра назначен рентген. Тут я уже стал привыкать. Госпиталь хороший, как госпиталь, а врачи, не знаю.

Ты, Дусек, не унывай, опасной болезни, сказал врач, нет (для утешения Ивану Алексеевичу сказали, что у него язва желудка. – Авт.). Вот пока трудно переносить уколы и вливания. Я надеюсь, что все же будем вместе.

Кушаю хорошо. Съедаю все, и, как мне сказал сосед, я стал свежее.

Дусенька, береги себя. Смотри домик. Геруху подкармливай. Срока я не могу тебе сказать хоть примерно о выписке, так как фактического лечения еще нет.

Ну вот и все. Пиши мне, моя родненькая, чаще. Мне скучно ведь одному. Сообщи, что пишут дети. Толику я написал письмо.

Ну пока. До свидания. Сходи к маме.

Целую, Ваня».

Письмо датировано 3 июля 1962 года. Это было второе и последнее письмо Евдокии Степановне из госпиталя. Состояние Ивана Алексеевича стало резко ухудшаться. Впереди его ждала операция…

Анатолий ЧЕРНОВ-КАЗИНСКИЙ, член Союза журналистов России
««Не унывай, Дусек!»»
Газета «Ставропольская правда»
31 августа 2012 года