Гадалка

Как-то вдруг скатилась жизнь на обочинку, и все по кочкам, по кочкам. А до этого как здорово было. Муж, семья, работа хорошая и у мужа, и у нее. Петенька на заводе мастером, она буфетчицей в рабочей столовой. Две девчушки росли, участок под дачу дали, очередь на квартиру подходила, машину купили. Ну прямо каждый раз – и нате вам в руки. Все в дом, все в пользу.

Потом как отрезало. Завод продали, Петеньку сократили, она на рынок пошла – а куда еще? И никакой квартиры в перспективе, видать, так в двушке хрущевской и останутся. Петенька запил, дачу строить не стали. И некому, и не на что, да и мода прошла. Одна радость: дочки-веточки вытянулись, расцвели, как маков цвет в июньский день. Невесты почти.

Но радость радостью, а хлопоты хлопотами. Одеть, накормить, красоту холить. А учеба, учеба-то сколько стоит, школа, как пылесос, тянет и тянет. А что с пустого кошелька вытянешь?

И вот старшенькой, Оленьке, повезло. Людмила Валентиновна, бывшая главбух завода, в городской администрации не последним человеком работает. Пришла зимой Клавдия Георгиевна за справкой в Белый дом и встретила Людмилу Валентиновну в коридоре. Важная такая, красивая, сразу видно, не из последних в этой жизни, а Клавдию не пропустила, сама окликнула:

– Клавка, ты, что ли?

Ну, Клавка, так Клавка. Когда-то Клавдией Георгиевной величали, теперь не до гордости, спасибо, что признала. Да что признала, в кабинет позвала! Чаем напоила!

Поговорили, поболтали. Клавдию она про жизнь все расспрашивала, про Петеньку, про деток. Посокрушалась Людмила Валентиновна, что Петенька сторожем работает, лучше ничего не нашел, что выпивает. Да кто сейчас не выпивает? Не буйный – и ладно.

– Клавдия, я-то тебе помочь могу. Хочешь, Олю твою по нашему ходатайству в колледж отправим, в край, на бухгалтера? Расходы на себя город возьмет, потом и на работу устроиться помогу.

Клавдия кинулась в ноги благодетельнице. Дочка — бухгалтер! Еще и бесплатно!

– Людмила Валентиновна, дорогая, да я за вас жизнь положу. Господи, золотой вы человек. Да я молиться за вас буду всю жизнь.

– Ну, ну. Встань сейчас же. Молиться! Зачем же молиться. Батюшка к нам в администрацию каждую неделю заезжает, он и помолится. А вот ты, Клавочка, не могла бы раз в неделю-другую ко мне домой приходить: уборочку сделать, окошки помыть, двор подмести. Дом большой, дети разъехались. Самой как-то некогда все.

Клавдия Георгиевна сначала смутилась, растерялась, увернулась от вцепившегося в нее вопросом взгляда покровительницы. Но тут же испугалась, побоялась своим отказом спугнуть неожиданное счастье. Неуверенно сказала:

– Да я не против, но на рынке стою без выходных. А вечерами стирка, уборка, Петеньку проводить, – и посмотрела на благодетельницу виновато.

Но Людмила Валентиновна оказалась из тех, кому палец сунь – руку по локоть откусит. Через неделю она уже решала все их семейные вопросы. Петеньке подработку нашла, тоже сторожем. Клаву заставила рынок бросить, в гардероб устроила, в администрации же, и обязала два раза в неделю у себя дома порядок наводить, почти бесплатно. Но это ничего. Ничего! Оленьку выучить надо, обязательно надо, там, глядишь, и младшенькую, Танюшку, тоже пристроят.

Сдержала Валентиновна свое слово, зачислили Оленьку в колледж и в общежитии комнатку дали. Отдельную! Нужно ехать на следующей неделе. Стали собираться, все по списочку, все аккуратно. Как дошли до бумаг – нет нигде свидетельства о рождении Оли. Все документы есть, а свидетельства нет, уже несколько дней Клавдия с дочками ищет ценную бумагу, но ее нет. Уже все не по разу перевернули, перетрясли. Даже крупу из банок на кухне высыпали – нет документа! И Клавдия в рев, и Оленька в рев, и Танюшка за компанию. Ну почему, ну почему им опять не везет? Не зачислят без свидетельства. Положение новое, паспорта мало, нужно свидетельство! Людмила Валентиновна сразу решила – к гадалке нужно! Сама нашла, сама позвонила от имени администрации, попросила помочь их сотруднице. И приказала Клавдии – ехать! Вот и едет, торопится Клавдия Георгиевна. Надо поспеть.

Назад ехала Клавдия в растерянности. Вспоминала, как строго встретила ее черноволосая красавица с длиннющими ресницами и алыми ногтями. Как вскинула ведунья свои темнющие глаза, пронзила до сердца страхом:

– Потеряла ты, счастье ты свое потеряла. В черном поле идешь, никак не выберешься.

Стрельнула своим холодным взглядом провидица и увела глаза в какую-то даль, куда-то сквозь Клавдию. Затянулась черной длинной сигаретой в тонком мундштуке и замерла. А Клавдия брызнула слезами и посыпала своими откровениями. Про Петеньку, про квартиру, про дачу. Гадалка вдруг резким взмахом руки остановила ее тягучим грудным голосом:

– Не части, не слышу все равно. Я в астрале, – помолчав минутку, медленно проговорила, – вижу: муж есть у тебя, порча на нем, лечить надо. Болеешь ты о нем душой. Дети есть у тебя, вижу.

И опять застыла, затянулась душистой сигареткой, пригасила взгляд.

Клавдия Георгиевна выпучила удивленно глаза:

– Да. Есть. Олечка и Танюшка.

Гадалка пыхнула клубом дыма и стрельнула вспыхнувшими глазами:

– В астрале я, не слышу тебя. Вижу, проблема у тебя большая. И проблема из-за детей. Потерю вижу я.

И застыла опять. И глаза прикрыла, как будто в дрему вошла.

Клавдия посидела молча и не выдержала:

– Да свидетельство дочкино о рождении не найду. А ей учиться нужно ехать. А восстанавливать – время нужно.

Новый клуб дыма прервал откровения клиентки.

– Я в астрале и не слышу тебя, – и добавила: казенную бумагу ты потеряла. Казенную! Слушай меня! Найдешь ты все. Бумагу найдешь и счастье вернешь. Ищи там, где еще не искала! Где еще не искала!

Гадалка встала и вышла куда-то в темноту, дверь хлопнула. Оттуда же, из темноты, появился мужчина в балахоне и дал какую-то коробочку.

– С вас две тысячи. А это вам на удачу амулет. А мужа приводите лечить, обязательно.

Клавдия вытащила из потрепанного кошелька две новые хрустящие бумажки и, как пьяная, вышла из душного странными пряными ароматами помещения. Так и ехала домой в замешательстве. За что такие деньги отвалила? «Ищи там, где еще не искала!» Да я все уже вверх дном перевернула, все!

Пока Клавдия добиралась до дома, в ней росла злость и обида. На всех и на все. И на жизнь свою непутевую, на судьбу свою куцую, на Петеньку-непротивленца. А то, что пришлось на старости лет больше кланяться, чем прямо ходить, – это как? Ворвалась Клава вихрем в квартиру:

– Ну, где, где я еще не искала? – задохнулась в слезах и крике. Пошла крушить и расшвыривать все, что попадалось на пути и под руку. Полетели вещи из платяного шкафа, мелочевка из ящиков, стеклянным звоном брызнули девчачьи ценности с одноглазого трюмо. – Где, где я еще не искала?

Она выскочила в коридор, направляясь в кухню, но зацепилась рукавом за ручку на двери в туалет. Как ожег: «А в туалете не искала». Как споткнулась. Остановилась и неуверенно открыла дверь в отхожее место, заглянула, осмотрелась и взорвалась:

– Где, где здесь искать? В унитазе, что ли?

Руки искали, что бы швырнуть, сломать, на что гнев пролить. Полочка, легонькая бамбуковая полочка со старыми, никому не нужными учебниками (будущей туалетной бумагой) висела на стене. Женщина с ненавистью рванула на себя этот остаток от старинной этажерки – и книги посыпались на пол, раскрываясь на лету и взмахивая пестрыми страницами.

Маленькая картонная книжечка шлепнулась сверху. Клавдия села на унитаз и прижала к груди найденный документ. Вспомнила, как весной дочка носила в школу свидетельство по каким-то неотложным школьным требованиям.

«Ищи там, где еще не искала!». Надо же, какая сила в гадалке, сквозь стены видит!

«Найдешь. Найдешь ты все. Бумагу найдешь и счастье придет».

Наконец-то наладится, значит, все.

Клавдия посидела еще, перевела дух, вытерла слезы и пошла убирать раскиданные вещи.

– Петеньку, Петеньку, сказала, вылечит!

г. Благодарный.