00:00, 19 марта 2008 года

Не шаляй-валяй…

С утра Алла Васильевна поспешила на почту. Но, увы, возле окошечка коммунальных платежей уже бурлил людской поток. «Ничего не поделаешь, придется ждать, - подумала женщина, - ведь если сегодня не оплатить, завтра все равно не меньшая толпа соберется».

Впереди маленькая сухонькая старушка что-то суетливо искала в потертой холщовой сумке. Алла Васильевна заняла за ней очередь. Неожиданно бабулька ласково улыбнулась:

- Простите, забыла свой сотовый. Надо срочно дочери позвонить. Не одолжите свой?

- Конечно, конечно, - Алла Васильевна достала мобильник.

Вскоре женщины разговорились. Алла Васильевна посетовала на большую очередь.

- Где вы видите очередь? - засмеялась старушенция. - Вот это? Да мне, может быть, наоборот, приятно с людьми пообщаться.

Оказалось, Мария Трофимовна (так она представилась) вообще любит ходить и на почту, и по магазинам. Дети ее работают, устают. А она на пенсии, дома делать-то особо нечего. Старой же себя не считает – скорее, пожилой.

Неожиданно она приблизила к Алле Васильевне свое худенькое, в мелких морщинках личико:

- Если не трудно, нагнитесь, спросить кое о чем хочу, - и громко зашептала ей на ухо: - Скажите, сколько мне годков? Только честно!

Боясь обидеть, Алла Васильевна, сама уже пять лет как пенсионерка, нерешительно и тоже шепотом ответила: мол, наверное, чуток за семьдесят. Трофимовна только рассмеялась, довольная тем, что выглядит так моложаво. Потом, понизив голос и внимательно осмотревшись, чтобы, не дай бог, никто не подслушал, сказала шепотком:

- Мне, милая, восемь десятков с хвостиком, а хвостик – семь годочков. Вот так-то!

Пока они не спеша продвигались к заветному окошечку, Трофимовна, словно на блюдце, выложила перед новой знакомой историю своей жизни…

Она сохранила, конечно, относительное здоровье потому, что никогда не пила, не курила, плохих слов не говорила, шаляй-валяй не делала.

- Что это такое «шаляй-валяй»?

- Вы вроде не маленькая, а не знаете, что делают многие молодые женщины, когда долго без мужчин живут.

…Ее Николай не вернулся с фронта. Похоронка, очевидно, запоздала или где-то затерялась, и Мария все надеялась, что вот-вот любимый возвратится, как возвращались соседские мужики.

В селе было голодно, и она с двумя маленькими дочерьми после войны перебралась в Ставрополь, устроилась на завод «Красный металлист». Работы не чуралась: была и уборщицей, и грузчицей, и кладовщицей. Тогда за место крепко держались, особо выбирать не приходилось. Вот этим и пользовался старший мастер: брал за руку приглянувшуюся женщину и уводил в кладовку... Работницы между собой называли это насилие просто: шаляй-валяй. Защиты никакой – кто они и кто мастер?

Как-то он подошел к Марии, дескать, пошли, твой черед. Она громко крикнула на весь цех: мол, нет такого закона, чтобы женщина по принуждению исполняла любую прихоть мужчины. Начальник рассердился, пригрозил увольнением. А потом вдруг отстал. Понял, возможно, что никто ей не нужен, кроме мужа.

Конечно, ухажеры вниманием Марию не обделяли. То один сватов засылал, то другой, но она оставалась верной своему Колечке. Так замуж и не вышла...

Со временем на заводе приметили добросовестную и трудолюбивую рабочую. Премии стала получать, квартиру дали. Дочери выучились, обрели личное счастье. Мужья у них хорошие, да и внуки бабушку любят. А она в них души не чает. В общем, живет – не тужит.

…Незаметно подошла их очередь. Расплатившись, обе женщины вышли на улицу. Трофимовна пригласила новую знакомую на чай с пирогами. Алла Васильевна поблагодарила, но сослалась на занятость. По дороге домой вдруг подумала, что за весь долгий разговор бабулька ни разу ни о ком не сказала худого слова! Даже мастера, в общем-то, не осудила... Этот удивительный дар доброты и открытости, это умение пробудить даже в незнакомом человеке ответную волну тепла и доверия даны, наверное, не каждому. А ведь, казалось, кому, как не ей, можно было бы пожаловаться на судьбу: смолоду осталась вдовой и вдовела всю жизнь, храня верность погибшему супругу и своему материнскому долгу. Сколько пришлось испытать обид, унижений, сколько переделать тяжелой работы – не радостной, не вдохновляющей, а нудной, будничной! И тем не менее не ожесточилась, не озлобилась, напротив, полна милосердия. А еще, как истинная женщина, следит за собой, чтобы вы-глядеть моложаво даже на исходе девятого десятка.

Вдруг Алле Васильевне подумалось: а ведь Трофимовна намного моложе ее душой, хотя и старше годами! А все потому, что она, Алла Васильевна, по сути, еще юная пенсионерка, вечно о чем-то грустит, вздыхает, помногу говорит о своих недугах и болячках, раздражается по пустякам. Очереди на почте, в собесе, магазине ей не по нутру, обслуживают, дескать, не так, как хотелось бы, народу везде полно. Носки муж разбрасывает, посуду после себя не убирает – лишний повод к семейному скандалу, хотя она за ним все эти годы, словно за каменной стеной. Понимает, что не права, но не выскажет ему слова благодарности, только придирки да упреки. Разве так можно?

Алла Васильевна вошла в квартиру. Уже из прихожей заметила, как всегда, незакрытые дверцы платяного шкафа, еще кое-какие мелочи. Хотела было, как обычно, прикрикнуть на супруга, смотревшего телевизор в соседней комнате, но что-то на сей раз ее удержало. Молча и быстро навела порядок. Тихо подошла к своему благоверному и неожиданно для себя …чмокнула его в щеку.

Тот удивленно взглянул на жену: не заболела ли ты, дорогая? Нет, просто Алла Васильевна решила начать жить по-новому…

Анатолий БЕРШТЕЙН