«Граждане, послушайте меня!..»

Не было за это время ни одного события в жизни страны, да и остального мира, на которое бы он не откликнулся – отдельным стихотворением, стихотворным циклом или целой поэмой. И здесь, мне кажется, мы коснулись ключевого для понимания особенностей таланта и личности Евгения Евтушенко слова: откликнуться, отозваться… Временами с некоторым смущением думаешь, что пророчества Достоевского о всечеловечности русской души, об уникальной способности русского человека отзываться на все в мире взяли и воплотились не в каком-нибудь сугубо духовном старце типа А. Солженицына, а в легкомысленном на первый взгляд стихотворце, который любит немыслимо яркие рубашки и всяческий эстрадный блеск…

В самом деле, давайте полистаем хотя бы «Избранное» Евтушенко, составим список героев его поэзии и обнаружим, что в нем окажутся люди едва ли не всех национальностей, социальных слоев, профессий, классов, вероисповеданий, рас и наречий: вьетнамские крестьяне, французские художники, американские миллионеры, кубинские революционеры, африканские охотники, итальянские безработные. Ну и, конечно, русские. Со времен Льва Толстого у нас, кажется, не создавали такой широкой портретной галереи людей, населяющих Россию, причем Россию в ее большом, подлинном, имперском формате. Это не просто стихи, это действительно эпоха в лицах. И, когда вглядываешься в эти лица, вчитываешься в реплики, диалоги и монологи геологов, буфетчиц, моряков, джазменов, подмосковных красавиц, архангельских лесорубов, райкомовских секретарей, деревенских старух, строителей, профессоров, студентов, футболистов, невольно видишь перед собой тот самый нерукотворный памятник, о котором с гордостью говорил Пушкин. Памятник, правда, не столько «себе», то есть не столько Евгению Евтушенко, сколько всем нам – народу.

В стихах Евтушенко много афоризмов. Чаще всего вспоминают «поэт в России больше, чем поэт». Ну это он о себе. А вот он – о нас: «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы – как истории планет». И это не просто красивая фраза, оформленная классической рифмой. Это подлинное и пожизненное убеждение Евтушенко, которого можно упрекнуть в чем угодно, но только не в равнодушии к людям.

Здесь, кстати, полезно было бы сравнить поэта с его антиподом, с нобелевским лауреатом Иосифом Бродским. Сравнить, конечно, не для того, чтобы решить, кто лучше, а для того, чтобы яснее определить главное достоинство поэзии Евтушенко, причем определить, заранее зная перечень ее недостатков, подчас просто удручающих. Так вот, когда долго и настойчиво читаешь стихи Бродского, у меня появляется, растет и крепнет чувство, что все это написано человеком, у которого нет друзей, родных, соотечественников, нет Родины, нет даже любимой женщины… Бродскому никто по-настоящему не интересен. И не нужен. Никто и ничто. Кроме его поэзии, кроме магии стихотворчества, кроме (формулировка Мандельштама) «блаженного бессмысленного слова». Мне трудно представить себе человека, который, читая Иосифа Бродского, вдруг заплакал бы – от счастья, от умиления, от сострадания. Даже знаменитое «на Васильевский остров я приду умирать» – слишком литературно, слишком красиво, а потому душевно неубедительно. Конечно, поэзия вовсе не обязана на каждом шагу доводить нас до слез, есть у нее другие права и обязанности. Но все же обидно, что такой большой поэт так безразличен к тому, что могут думать и чувствовать другие, так безраздельно занят собой, своей гениальной способностью преображать впечатления, воспоминания, сновидения в нечто неподражаемое, вызывающее восхищение мастерством, чувством языка, тонкостью исторических и литературных аллюзий, но всегда принадлежащее не «всем нам», а только ему, Иосифу Бродскому. Рано или поздно, видится мне, такой тип творчества начинает отдавать холодком снобизма. Так было с Набоковым. Характерно, что оба они, Набоков и Бродский, попытались перейти с русского на английский: все-таки Британия – родина снобов.

Так вот, по части «литературного мастерства» и всякого рода поэтической тайнописи и клинописи Евтушенко за Бродским, конечно, не угнаться. Поэзия Евтушенко нередко выглядит рифмованной публицистикой, раздражает морализаторством и стройотрядовским пафосом, однако грех снобизма ей изначально чужд, и здесь мы находим главное ее достоинство. Евтушенко – поэт безбрежно и бесшабашно демократический, этот демократизм – явление чисто русское, иногда он вплотную приближается к тому, что мы именуем словом «народность». Полвека назад молодой Евгений Евтушенко написал, обращаясь к нам: «Граждане, послушайте меня!..» И это до сих пор остается его главным желанием. Людей неинтересных в мире нет, в России их нет и подавно. Все мы интересны поэту Евтушенко, а он очень хочет быть интересным нам. Может быть, потому-то и носит такие яркие галстуки, кепки, пиджаки и рубашки…