А мы и не кашляем

За подписку и доставку одного экземпляра «Ставрополки» почта, а верней, с ее подачи некое Межрегиональное агентство подписки требует рубль 61 копейку. Еще 49 копеек та же почта берет отдельно за сортировку и перевозку. Итого два десять. А стоимость газеты для подписчика в среднем два рубля 24 копейки. То есть редакции от подписной цены остается 14 копеек, или 6,25 процента. А только на бумагу нужно вчетверо больше! А ведь еще должны работать типография и редакция, получать зарплату журналисты, верстальщики, корректоры, добываться информация, что тоже дело недешевое.

Прикажете повышать цену? Куда уж дальше, если полугодовой комплект «Ставропольской правды» стоит 340 рублей, что для жителей нашего сельскохозяйственного региона сумма в основном неподъемная.

Хоть ложись да помирай сразу. Что, кстати, и сделали практически все местные ежедневные издания. Кто вообще помер, а кто стал выходить реже. Но «Ставрополке» с ее почти девяностолетней историей это как бы не по чину.

Конечно, нам государство помогает, как не помочь. Краевой бюджет в частности. Собрав кучу бумаг и пройдя через конкурс, попадаем мы в реестр, что в итоге в пересчете на экземпляр дает около пятидесяти копеек господдержки. Как раз на бумагу.

А остальное? Увы, вместо того, чтобы думать исключительно о содержании публикаций, крутись, журналист, уговаривай рекламодателя, пробивай заказы, да потом еще и раздумывай, как бы вследствие неловкого пассажа не рассориться с благодетелем. Хотя какой он, к чертям, благодетель, если платит не просто так, а за выполненную работу! Но такого ему не скажешь, потому что вертятся на рекламном рынке и множатся с каждым днем чисто коммерческие издания, которые в любой момент готовы перехватить клиента, благо о вещах «посторонних», таких, как качество публикаций, им особо думать не приходится.

Еще имеет газета доход за публикацию официальных документов. Но, во-первых, это дополнительные затраты (увеличение числа газетных полос ни одной сметой не предусмотрено, а навязывать официоз читателю за его же деньги мы считаем нечестным), и, во-вторых, платят за это скудно и с опозданием.

Вот такая получается арифметика, отражающая все гримасы нашего дикого рынка, где Петросян и Дубовицкая востребованы куда сильней, нежели Задорнов и Жванецкий, безголосые «фабриканты» опережают стократ в спросе золотые голоса России, а желтые брехливые листки покупаются намного лучше, чем качественные газеты с достоверной информацией.

Итак, читатель наш платит почте и оффшорному Межрегиональному агентству подписки, государство – бумажным комбинатам, а полиграфистам и журналистам, получается, никто. Кроме рекламодателя. Но не страшней ли зависимость от него, чем, к примеру, от правящей партии?

Не вопрос – ответит любой профессионал. Лучше, не роскошествуя, делать свое дело должным образом, чем кататься сыром в масле, обслуживая партийных вождей. Тем более что колбаса за два двадцать, помнится, в значительной степени состояла из бумаги. А бумага вредна для пищеварения.

Так что выбор у нас есть, и мы его сделали. Благо, никто не ходит уже с милицией за-крывать газеты, как это было сначала в 91-м, а затем в 93-м, и, надеюсь, очередная попытка защемить свободу слова под флагом борьбы с «экстремизмом» вновь бесславно провалится, как случилось это недавно по поводу опять же борьбы, но с «терроризмом».

А выкручиваться из экономических передряг нам не впервой. В августе 98-го, только усевшись в кресло главного редактора, встретил я пресловутый дефолт. И еще встретил маститого коллегу, отдыхавшего на Кавминводах. Поздравил коллега с новой должностью и выразил соболезнования по тому же поводу. «И как жить-то будете? – спросил. – Цены-то на бумагу и прочее попрут вслед за долларом, а денежки все расписаны»… А я в ответ вспомнил, как после кончины КПСС некоторые оракулы предвещали «Ставропольской правде», оставшейся без гроша в кармане и с немодной тогда репутацией, в лучшем случае три месяца жизни. Семь лет прошло к тому времени, а ничего, живем и только крепче становимся. «Ну и будьте здоровы, не кашляйте!» - сказал, прощаясь, коллега.

Вот мы и не кашляем. В понедельник девяностый год пойдет.