Новая популяция кукушек

На голове у Ани кишит «муравейник», от которого шевелятся не только ее собственные, но и волосы женщины, купающей девочку в ванне. Девчушка еле вспоминает, когда мылась в последний раз, – летом, когда в речке вода была теплая.

Аню, Антона и Сережку привезли в приют, когда родители в очередной раз, как они сами говорят, «забухали». Самый младший в семье – полугодовалый Ванька – все время плакал, и старшие, как могли, ухаживали за ним. О школе пришлось забыть – не до нее. Да и не очень нравится Ане в классе: сидеть с ней никто не хочет, еще жалуются учительнице, что, мол, воняет от нее. Мария Ивановна уводила девочку в подсобку, ставила перед ней тазик, ведро воды и учила, как нужно привести себя в порядок. Иногда еще давала что-нибудь из одежды.

В приюте впервые в жизни Аня и ее братья спали на чистых простынях, на отдельных кроватях. Дома местом для сна всему семейству служила комната, заваленная ящиками, мешками и узлами. Посередине был склад из старых матрацев, одеял, которые в свое время добросовестно мочило многочисленное потомство. Однажды старших детей взрослые выставили на улицу, на мороз и замкнули дверь.

- Мы стучались в окно и плакали, - рассказывает Аня, - но пьяные дядьки и тетки разделись догола и начали ползать по полу и кататься друг на друге.

… Пару дней новенькие дичились, обижаясь за то, что их забрали от мамки, но потом в предновогодних хлопотах как-то ожили, повеселели. Больше всего поразил шестилетнего Сережку Дед Мороз. Никогда в жизни не видел он столь необычного существа – красивого, блестящего, к тому же раздающего подарки. Если бы мальчик мог, сказал бы белобородому волшебнику «спасибо». Но не умел он разговаривать - только чирикал, как птичка.

Ох, и удивилась бы мать, увидев собственных чад через год! Да только ни разу не наведалась она в приют, не услышала, как бойко читает стихи Сережка, с каким вдохновением играют в спектакле двое других ее детей. Вскоре беспутную мамашу лишили родительских прав, и старшеньких ее перевели в детский дом. В приют на смену им пришли трое остальных – все имели разных отцов и разные фамилии. Никто из вновь прибывших не умел разговаривать – все «чирикали», как Сережка. С ними воспитателям пришлось немало повозиться. Кроме всего прочего, девочки-дошкольницы панически боялись мужчин – завидев их издалека, убегали в слезах и старались спрятаться.

…А восьмилетний Миша пришел с улицы прямиком в кабинет директора приюта:

- Я к вам по делу. Если мне понравится, останусь здесь жить.

Понравилось. Решил остаться:

- Только бабушке позвоните, чтоб не волновалась.

Но никто и не волновался: бабушка была довольна самостоятельностью Миши, а для приюта он стал настоящей находкой: опекает малышей, горазд на выдумку и игры. Правда, воспитателям приходилось частенько корректировать его неуемную энергию, направлять ее в нужное русло. Мама мальчика, слегка пошумев, обещала забрать сына, но вскоре встретила новую любовь и о Мише забыла, и переехал он не в материнский, а в детский дом.

Одна старушка как-то сдала в приют трех внучек, одетых в легкие летние платьица и совершенно босых – дело было в ноябре. Грудного ребенка принес на порог больницы мужчина, чья легкомысленная знакомая отправилась в очередные бега, никого о том не упредив.

Но чаще всего в приюты определяют детей представители местных властей – как правило, устав вразумлять, стращать и наказывать непутевых родителей. Какое-то время и дети, и взрослые ждут: не изменятся, не опомнятся ли они. Однако происходит такое нечасто, и судьбой ребятишек становится детдом.

Я о чем хочу сказать – а ведь Россия сама своей гуманностью, своей терпимостью плодит матерей-кукушек. Уж столько понастроено специальных учреждений для того, чтобы отмывать в них завшивленных детей, столько средств выделяется на их воспитание, столько делается добровольно-принудительных спонсорских подарков, а мало этого – МАЛО! Потому что брошенных детей с каждым годом все больше и больше. Шестеро из одной семьи – уж это слишком для одного приюта, рассчитанного на полтора-два десятка обитателей.

Почему общество должно их растить? Мать, когда рожала, думала хоть о чем-то? Или только о том, на сколько бутылок хватит декретных денег? Почему законом ее не обязывают зарабатывать средства на содержание ее же собственных детей? Есть много работ, не требующих особого ума и квалификации, в конце концов, на спиртное эта братия всегда найдет – туалеты чужие будет мыть, огороды копать, курятники чистить.

Почему за украденный мешок зерна могут посадить в тюрьму, а за украденное детство – нет? Почему семья алкоголиков, оправдываясь тем, что нет денег на аборт или на поездку в райбольницу, настойчиво плодит олигофренов, а мы трепетно подсчитываем процент рождаемости? Почему множество, на первый взгляд, не очень серьезных заболеваний могут служить противопоказанием для вынашивания ребенка, а бытовое пьянство – нет? По данным отечественных и зарубежных исследователей, умственная отсталость детей в 60 процентах - следствие алкоголизма их родителей. Почему, в конце концов, мы поощряем рождение поколения, которое, получив потом на руки справку о дебильности, будет смело идти с ней, словно со знаменем или оберегом на кражу, на насилие, на убийство? По большому счету, матери-алкоголички - это огромная армия диверсантов, подрывающих страну изнутри, из самой ее утробы.

Не хочу загружать читателя цифрами, но вдумайтесь: сегодня детдомовцев столько же, сколько их было после войны. И у большинства – живые и здравствующие биологические отцы и биоматери. Лишая родительских прав, мы развязываем им руки, жизнь для этого контингента отныне состоит из одних лишь удовольствий – пьянок да гулянок. И нет такого закона, чтоб запретить им плодиться, и принудительной стерилизации в нашей стране никогда не было в отличие от других, потому что гуманные мы, жалостливые.

А что же мамы-кукушки? Они нисколько не печалятся по поводу утраты своих чад. Знаете, какая самая популярная реакция на решение суда? «Ну и забирайте, а я еще десяток рожу».