Золотое перо Ставрополья

I

В его трудовой книжке около двадцати страниц, десятки должностей и назначений. Если графически прочертить этот путь, получится восходящая линия. И нет в ней ни одного разрыва. Переход от одной работы к другой совпадает день в день. Он не метался в поисках своего места, не перескакивал ни через один пролет служебной лестницы. Его назначали, оценивали качества и вновь поднимали планку. Это был заслуженный рост, без случайностей и протекций.

«Если я что-то умею и знаю, – говорит он, – то лишь потому, что десятки, даже сотни людей передавали мне свой опыт». Вспоминая тех, кто существенно повлиял на его творческую судьбу, Дмитрий Иванович в первую очередь называет редактора ипатовской районной газеты Анну Николаевну Баранник. Она заметила школьника, который публиковал свои стихи в газетах, приблизила его к печатному станку, дала, по сути, старт одаренному от природы мальчишке.

А воспитала его Ленинградская высшая партийная школа – старейшее в стране отделение журналистики. Располагалась ЛВПШ в Таврическом дворце. Но впечатляли слушателя не столько италийский мрамор, античные статуи и роскошные камины, которые украшали аудитории, сколько богатейшая библиотека со стеллажами книг на трехэтажных ярусах до самого стеклянного потолка, сквозь который проливало спокойный матовый свет балтийское небо. Здесь ничто не торопило в суетный мир, и можно было задерживаться допоздна. А в выходные дни манили многочисленные музеи, архитектурные ансамбли города на Неве.

Четыре года потребовалось, чтоб вместе с дочерью обойти их все. Учил себя, учил дочь. Учил так же старательно, как это делал его отец – кадровый военный, который быстро рос в армии и часто получал все новые назначения. Он знакомил сына с армянскими древностями, когда служил на турецкой границе. Водил по грозным стенам крепости Дзвели-Галавани в Телави, рядом с которым располагалась его воинская часть. В Тбилиси они часами бродили по Ботаническому саду, по храму Метехи, развалинам цитадели Нарикала. Гораздо позже Дмитрий Иванович двадцать два года подряд ездил в Крым лечить простуженные легкие и упорно искал то место, где 8 мая 1942 года погиб отец.

II

В одиннадцати городах жил Дмитрий Савченко. И каждый город был ему по-своему люб, и каждый живущий в нем народ по-своему интересен. Но Ленинград остался как лучшая песня. Только не давали покоя слова народной русской мудрости: «Где родился, там и пригодился».

Он был направлен в «Ставропольскую правду». Работа в краевой газете оказалась гораздо сложнее, чем ожидал. Здесь началась его по-настоящему журналистская биография и новая учеба, которая продолжается по сей день. «Газета, – говорит Дмитрий Иванович, – задает такой ритм работы, что нужно писать набело. Сразу с листа – в номер. Но для этого надо научиться думать. Вот это самая трудная работа». Быть может, скромничает он, быть может, говорит искренне. Ясно одно: его творческий потенциал высок и до сих пор не раскрылся полностью. Впрочем, он до обнажения откровенен и самокритичен. Хотя один из его бывших товарищей – Наум Чанов – сказал как-то: «Савченко всегда говорит то, что думает, но никогда не говорит все, что думает». «А как он хотел? – удивился Дмитрий. – Во-первых, все, что думаешь, сказать невозможно, а во-вторых, это не всегда и нужно. Правда – не обух, а ключ, открывающий дверь к истине».

Он известен в крае своими жесткими критическими статьями, фельетонами, дерзкими репликами, после которых у многих, как говорится, летели головы. К примеру, работу на Кавминводах в качестве собкора он начал не с хвалебных статей, а назвал регион краем непуганных коммерсантов. Получив задание вместе с Юрием Христининым написать очерк об известном колхозном агрономе, кандидате сельскохозяйственных наук, привез настолько разгромную статью, что имя этого кандидата наук надолго стало нарицательным для обозначения людей, оторванных от практики.

Дмитрий Савченко – противник уютной журналистики. В то же время многие помнят его задушевные, даже лирические зарисовки о людях, особенно очерки, после которых на настоящих тружеников обращали внимание и награждали их, и в должностях повышали, и от незаслуженной беды отводили. Сложна профессия журналиста. Сложны и сами пишущие люди. Он называет свою работу каторжной, но придающей силы. «Настоящая журналистика – не для слабонервных. Постоянно в напряжении. Стоит слегка дрогнуть, слегка сфальшивить, и правда превращается в ложь, хороший человек остается без защиты, а плохой получает полную реабилитацию. Журналистика – это не профессия, это диагноз». Так он говорит студентам, когда удается уговорить его провести занятия на факультете журналистики лингвистического университета.

Он помнит всех своих учителей и благодарен им. Но выше всех ставит Александра Маяцкого, бывшего ответсекретаря «Ставрополки». «На мой взгляд, сильнее журналиста на Ставрополье не было. Я часто спорил с ним. Однако именно он привил мне ответственное отношение к факту и уважение к слову. И все же самым взыскательным был коллектив. Даже по рукопожатиям коллег утром я всегда чувствовал, хорошая вышла у меня статья в газете или так себе».

О его работе главным редактором в областной и краевой курортной газетах многие сотрудники с благодарностью вспоминают: «Он был играющим тренером, сам пахал и нас учил», «Достаточно сказать, что в наши дни десять бывших сотрудников «Кавказской здравницы» сами стали редакторами, шесть человек издали свои книжки», «Редакция, пожалуй, первой в России из газет нашего класса была оснащена компьютерами», «Для всех сотрудников добился выделения хороших квартир», «Зато и требовал жестко отдачи в работе, однако и защитить журналиста умел».

Он не считает, что в советское время журналисты были зажаты больше, чем теперь: «Сейчас шеей вертеть газетчику приходится больше, чем прежде. Вокруг одни «цензоры» – предприниматель со своей коммерческой тайной, мерзавец с претензиями на честь и достоинство, зарвавшийся чинуша с угрозами подать в суд и так далее, и так далее. Свобода слова рождается в муках. Все это делает многие газеты пустышками, приложениями к телевизионным программам».

III

Оглядываясь на прожитые годы, Дмитрий Иванович говорит: «Трудная это штука – жизнь, полосатая. А светлее, прекрасней ее нет ничего». Сказать так мог только оптимист, потому что эта «штука полосатая» била и мяла его беспощадно: три тяжелейшие аварии в командировках, инвалидность, ранняя смерть жены, знал он и тайную зависть, и злобу открытую, и клевету ядовитую. Но не сломался. Не растерял друзей, с которыми близок десятилетия, не сжег уважения к людям и любви к женщине, не выронил из рук Золотое перо.

На его кухне или в саду на даче в Кисловодске можно встретить и академика, с которым он спор ведет о неизбежности установления социальной справедливости, и девяностопятилетнего соседа, с которым он беседует часами, а потом говорит жене: «Знаешь, в его рассказах о жизни я душу купаю».

Это завидная доля – купать свою душу в общении с людьми. Он сложен, на многое смотрит под непривычным углом. Это, видимо, притягивает. И бережно с ним обращаются люди. Особенно супруга Лидия Стефановна. «Я тебе по конкурсу досталась», – говорит она с улыбкой. И публикуют его охотно, только пиши. И поклонники его литературного творчества, узнав о том, что он работает над новым романом, привозят ему домой компьютер: дескать, он ваш, пока не закончите книгу.

Совсем недавно я разговаривал по телефону с бывшим главным редактором «Ставропольской правды» Андреем Лаврентьевичем Попутько.

– Прочитал, – говорит он, – «Волчьи ворота» Дмитрия Савченко и пришел к выводу, что он не только в журналистике Золотое перо, но и в литературном творчестве тоже.

Такая оценка опытного редактора многого стоит. В тот же день на трамвайной остановке вновь слышу фамилию Савченко.

– Знаешь, – делится одна женщина с другой, – читаю в газете главы из нового романа Дмитрия Савченко. До того интересно, что я даже подписалась на газету.

– Я так же сделала, – отвечает собеседница. – Он наш, пятигорчанин? Какой он? Ты его знаешь?

– Не знакома, но видела. Высокий, грузный, на вид флегматичный.

Подруги говорили о втором романе Д. Савченко «Дух сомненья». Книге очень современной и нужной. Ключом к повествованию служит лермонтовское определение демона: «Дух отрицанья, дух сомненья». «Как точно расставлены слова, – пишет автор романа, – сначала отрицание, а потом сомнение. Вот логика российского абсурда, особенно на темпераментном Кавказе». Это произведение, по сути дела, продолжает книгу «Волчьи ворота», изданную на Ставрополье и в Санкт-Петербурге.

Когда издатель книги по телефону сообщил, что произведение опубликовано полностью и получило высокую оценку писателей города на Неве, Дмитрий Иванович сказал жене с грустью: «Вот и прошуршала моя слава где-то там, далеко, в Петербурге, а я ее и не увидел даже краешком глаза».

Но вскоре этому произведению присуждается краевая журналистская премия имени Германа Лопатина. Было много претендентов, много споров, однако Золотое перо Дмитрия Савченко и здесь выстояло.

Моя мама на склоне лет своих часто говорила: «Век протянется – всего достанется». Это относится и к нему, Дмитрию Савченко. Вдоволь хлебнул он на своем веку. Не раз преодолел себя. Переезжая по назначениям с места на место, посадил четыре сада и на каждом участке строил дом. И счастлив тем, что есть дочь и внук, что живут в родном Ипатово старенькая мать и брат, что не выпало перо из рук.